Юрий Салов - Гонки по лабиринту

ГОНКИ ПО ЛАБИРИНТУ

Все события, описанные в романе, вымышлены. Автор не несет никакой ответственности за возможные случайные совпадения имен, портретов, названий учреждений и населенных пунктов, а также какие-либо иные случаи непредсказуемого проникновения чистого вымысла в реальность.

Шальнев смотрел сквозь забрызганное дождем лобовое стекло своей машины, сквозь неровные туманные края, образовавшиеся по краям стекла в холодный осенний день, и ждал, когда собеседница возьмет под контроль свои эмоции. Она была не из тех женщин, которые легко выказывают свои чувства, и не склонна к проявлениям нежности со стороны других, так что даже в своем горе, которое она так долго отказывалась раскрывать, Шальнев не чувствовал себя вправе утешать ее. До сих пор ее уныние было скрытой печалью, скрытой тоской. Сидя рядом с ней на переднем сиденье, положив руки на холодный руль и мечтая о сигарете, хотя он не курил уже некоторое время, он представлял себе, что их близость в машине, ее интимное свидетельство потери ею самообладания, должно быть, дорого ей обходится.

Жанна Муравьевой было сорок пять лет, на десять лет старше самого Шальнева. Он познакомился с нею и с ее мужем много лет назад, когда Жанна работала преподавателем политологии на вечерних курсах, которые посещал Андрей.

Теперь он расследовал исчезновение их дочери Елены, которая отправилась в студенческое общежитие, недалеко от того места, где они сейчас сидели, чтобы встретиться с матерью. Домой она не вернулась.

Елена закончила университет летом две тысячи тринадцатого. Она изучала медицину, а через шесть месяцев после окончания университета вступила в волонтерское движение и провела два с половиной года в самопровозглашенной Донецкой Народной Республике. Она закончила работу там летом две тысячи шестнадцатого и с того момента жила в России; сначала в Москве, затем вернулась в Волгоград. Так продолжалось до лета нынешнего года, когда Елена опять приехала в Донецк и стала снова работать в волонтерской организации, время от времени наведываясь в Россию. Жанна и ее муж Сергей Муравьев были убеждены, что их дочь отправилась в студенческий городок, чтобы встретиться с молодым вольнонаемным журналистом по имени Денис Белов, путешествовавшим с ней по России и ДНР. Он появился в доме Муравьевых без предупреждения пять или шесть дней назад. Они сказали Андрею, что их дочь, казалось, была расстроена его визитом, и когда он появился снова на следующий день, Сергей Муравьев приказал ему уйти и пригрозил вызвать полицию. Белов уехал, но только после ожесточенной ссоры между Леной и ее отцом, в которой Сергей Муравьев обвинил Дениса Белова.

Расследование было неуклюжим с точки зрения родителей Лены. После долгих расспросов Шальнев пришел к выводу, что никакого преступления не было. На самом деле Андрей считал, что Лена исчезла добровольно, возможно, вместе с Денисом Беловым. Шальневу не потребовалось много времени, чтобы узнать, что у Сергея Муравьева и его дочери были сложные отношения, которые до того, как Лена ушла в волонтерский корпус, прошли полный круг от неразлучных (и, как говорили некоторые, "нездоровых") до невыносимых. Исчезновение Лены имело все признаки бегства, а не похищения.

Сергей Муравьев, однако, не мог смириться с таким объяснением исчезновения дочери. Будучи столь же резким человеком, как и его жена, Муравьев с самого начала настаивал на том, что Волгоградское полицейское управление неверно истолковало исчезновение его дочери. Он был убежден, что ее убили. Он изводил их, пытался использовать свои связи в мэрии, пытался давить на всех в ГУВД, начиная с руководства. Он написал письма редакторам главных местных ежедневных газет с жалобами на некомпетентность полиции. Он был уверен, что Денис Белов - убийца, несмотря на полное отсутствие улик. Муравьев был возмущен тем, что исчезновение его дочери не может быть расследовано, и в тумане собственного разочарования он находил вину во всех.

Из-за бурной деятельности Муравьева и отсутствия каких-либо действий по поводу исчезновения Елены эта история долго крутилась в местных СМИ и телевизионных новостях. Елена Муравьева была хорошенькой девушкой, ее родители были состоятельными людьми, университет, из общежития которого она исчезла, был престижным частным учебным заведением. В некотором смысле, с точки зрения СМИ, исчезновение Елены было даже более интригующим, чем если бы ее тело было найдено. В нем были все составляющие захватывающей истории.

Жанна Муравьева открыла сумочку, чтобы достать салфетки, и слабый сладкий запах достиг Шальнева в тесном пространстве машины. За эти годы он открывал кошельки многих женщин, и у большинства из них было что-то общее - похожий аромат, тонкий намек на косметику. Рыжеватая блондинка, густоволосая, Жанна была привлекательной женщиной, всегда хорошо одетой, всегда готовой, ее голубые светлые глаза были готовы к любому толчку. Она не любила, когда ее застигали врасплох. Елена была ее единственным ребенком.

Шальнев ждал, глядя на ухоженные лужайки рядом со студенческим общежитием, на дождливый осенний день, окутывавший окрестности пеленой тумана. Он убрал руку с руля и прикоснулся к своим усам. Они были трехнедельной давности, и как раз подходил к тому моменту, когда в нем с наибольшей выгодой отразились четкие, чистые линии, которые он хотел, чтобы он имел. Они была темнее его волос, которые уже несколько лет седели на висках. Он не знал, почему решил отрастить усы. Однажды утром он просто посмотрел на себя в зеркало и не побрил верхнюю губу.

Плащ Жанны издавал приглушенный шорох, когда она двигалась на кожаном сиденье, вытирая нос, прочищая горло, роясь в сумочке в поисках чего-то, он не знал чего, чего-то, что ей было нужно. Он понятия не имел, почему она позвонила ему домой в этот дождливый день и попросила встретиться здесь. Когда она остановилась позади его машины, когда он ждал ее на этой изолированной подъездной дорожке к общежитию, она немедленно вышла из машины, подошла к его "БМВ" и села.

- Спасибо, что приехал. Прости, что вытащила тебя в воскресенье. Я действительно должна...

Тут она вдруг, что было для нее нехарактерно, не выдержала и заплакала по-настоящему: тихонько, как восьмиклассница, забившаяся в школьный гардероб, когда производить впечатление не на кого и незачем. Это были долгие десять минут, каждая минута - целых шестьдесят секунд, и она прислонилась спиной к двери, прислонилась головой к окну и сжала левое плечо, словно боясь, что он дотронется до нее, словно это был жест, чтобы держать все в себе. Все это было проделано почти беззвучно и явно не на публику.