Карина Ян Глейзер - Вандербикеры с 141‑й улицы [litres]

– Да, дружище. До баскетбольного матча осталось тысяча четыреста часов. Как слышно?

– Мэджик Джей, отлично слышно. Приём.

– И… Оливер?

– Что?

– Мне не хочется, чтобы ты переезжал.

Оливер поднял взгляд на окно Джимми Л., но никого в нём не увидел. Солнце скрылось за домом, и на домик на дереве упала тень.

– Мэджик Джей, вас понял. Приём.

Отличные идеи всегда приходили к Гиацинте, когда её окружали любимые вещи: разномастные лоскутки, необычные пуговицы, катушки ниток всех цветов радуги, бумажные пакетики с опасными на вид швейными иголками. Гиацинта сама сделала себе жёлтое платье в цветочек из старой наволочки, в которой вырезала отверстия под руки и голову. А для полноты картины обвязала талию лавандовой лентой.

И теперь, сидя в самодельном платье посреди гостиной, Гиацинта рассматривала свою коллекцию лент и думала, что бы такого смастерить для Байдермана. Причём настолько великолепного, чтобы он тут же разрешил им остаться. Мимо прошёл Франц, и Гиацинта набросила на него зелёный бантик. Пёс завилял хвостом со скоростью двести взмахов в минуту.

Краем глаза Гиацинта заметила, как мама вышла из кухни, заглянула в прачечную и забрала оттуда слегка помятые коробки, которые хранились за стиральной машиной. Причём это были не какие-то там коробки, а специальные – для переезда.

Франц блаженно зевнул, прерывая мрачные размышления хозяйки, и в ту же минуту через отверстие для почты в двери посыпались конверты и журналы. Гиацинта вскочила на ноги и помчалась к входу вслед за Францем. Она повернула замок на ручке и отворила дверь.

– Здравствуйте, мистер Джонс! – крикнула Гиацинта.

Мистер Джонс разносил почту в этом районе ещё до того, как папа появился на свет. Франц дважды тявкнул и уткнулся носом в сумку с письмами.

– Привет, друзья! – ответил мистер Джонс, одной рукой почёсывая Франца за ушами, а другой давая пять Гиацинте. Потом он ласково отодвинул Франца в сторону, достал из сумки галету и бросил на крыльцо. Франц радостно проглотил лакомство и снова принялся бесстыже рыться носом в сумке почтальона.

Мистер Джонс, как всегда, был одет в ярко-синюю куртку с логотипом американской почтовой службы в виде орла, синие штаны, чёрные ботинки с утолщённой подошвой (прошлой зимой мистер Джонс поскользнулся на льду, упал и растянул запястье, и мама подарила ему эти ботинки с защитой от скольжения) и тёплую шапку, тоже украшенную бело-синим орлом.

Было у него и кое-что, что не входило в униформу почтальона: декоративные круглые пуговицы, которые Гиацинта смастерила сама с помощью специальной машинки. Одна гласила: «Почта – это круто!», другая: «Возлюби почтальона своего», а третья – «Собака – лучший друг почтальона». На третьей получилось особенно много текста, и прочитать, что там написано, было довольно сложно.

– Как поживаете, мисс Гиацинта? – вежливо спросил мистер Джонс.

– Всё хорошо, спасибо, – так же вежливо отозвалась девочка.

– Приятно слышать, – сказал мистер Джонс, извлекая из кармана платок, и протёр все три пуговицы, пришитые к куртке. – Очень приятно.

Гиацинта взяла со столика у двери пакетик собачьих лакомств в форме косточек и протянула мистеру Джонсу.

– Они со вкусом арахисовой пасты, – сказала она. – Угостите синьора Паза, если вы к нему ещё не заходили.

Синьором Пазом звали дряхлого чихуахуа с чёрной шёрсткой, который жил дальше по улице.

– Ему точно понравится! – ответил мистер Джон и бережно убрал пакетик в карман. Слово «точно» он произнёс так, как Гиацинта произнесла бы «тошно». – Так уж вышло, что я как раз собираюсь к нему сейчас заглянуть. Неужели вы сами приготовили эти лакомства?

– Да, – подтвердила Гиацинта, радуясь, что он спросил. Сама она об этом не упомянула бы, чтобы не показалось, будто она хвастается. – Конечно, мама мне помогла.

Мистер Джонс понимающе кивнул:

– У вашей мамы талант к выпечке. Не знаю, что бы без вас делали соседские собаки, мисс Гиацинта. Помню, когда Неженка попробовал ваши лакомства, он был на седьмом небе от счастья!

Когда речь зашла о Неженке, Гиацинте вспомнилось её тёплое одеяло, которое она тоже называла «Неженкой», что натолкнуло её на мысли о кровати и спальне – спальне, с которой ей скоро, возможно, придётся распрощаться.

– Ах, мистер Джонс! Мама с папой рассказали нам кошмарную новость. Мы переезжаем! – воскликнула Гиацинта, одёрнув рукава платья, и сжала кулачки.

Мистер Джонс будто весь съёжился от потрясения:

– Переезжаете? Как так?

В ту же минуту мама влетела в прихожую с пакетом в руках.

– Доброе утро! – поздоровалась она, виновато улыбаясь. – Здравствуйте, мистер Джонс! Я испекла печенье. Хотите? Вкусное печенье с двойным шоколадом и орехами пекан услаждает и желудок, и душу, правда?

Однако мистер Джонс не потянулся за пакетом.

– Скажите прямо, миссис Вандербикер, – вы переезжаете?

Гиацинта заметила, что мама тоже как-то съёжилась.

– Ох, мистер Джонс, я хотела первой вам об этом рассказать! Хозяин дома отказался продлевать аренду. Нас самих только недавно огорошили.

– Я знаю вашего мужа с пелёнок, – обвиняющим тоном напомнил мистер Джонс.

– Конечно, мистер Джонс, вы нам как родной, – заверила его мама, и у неё в глазах блеснули слёзы. Она шуганула Франца, чтобы он не лез в сумку почтальона, и положила туда пакет с печеньем.

– Мы ищем дом в этом же районе, мистер Джонс. Если услышите, что кто-нибудь сдаёт квартиру, сообщите нам, пожалуйста, – добавила мама.

Мистер Джонс помолчал несколько секунд и вдруг спросил:

– Ваш хозяин – мистер Байдерман?

Гиацинта с мамой кивнули. Мистер Джонс покачал головой и поднял взгляд к небу, словно ожидая увидеть, как мистер Байдерман свешивается из своего окна на четвёртом этаже.

– Мистеру Байдерману пришлось пережить тяжёлые времена, – сообщил почтальон и выразительно посмотрел на Гиацинту с мамой. – Тяжёлые. Этот дом он купил за пару месяцев до того, как ваша семья сюда въехала. А раньше жил в нескольких кварталах отсюда, рядом с колледжем. Он там работал.

– Вы были с ним знакомы?! – удивилась Гиацинта. – И кем он был?

– Преподавателем истории живописи.

– Он писал картины?

– Нет, он изучал живопись и её историю: кто что нарисовал, где и когда жили художники, какие приёмы использовали. А потом рассказывал обо всём этом студентам, – объяснил мистер Джонс, поглаживая Франца по голове на прощание. – Ну, я пошёл. Ещё много писем нужно доставить. И собачьих лакомств. – Он показал пальцем на карман, в котором лежал пакетик домашних косточек со вкусом арахисовой пасты. – Хорошего дня.

Мистер Джонс приподнял меховую шапку, сошёл с крыльца дома Вандербикеров и повёз тележку с почтой дальше по улице. Мама потянулась к ручке двери над головой Гиацинты и захлопнула её. А потом вернулась на кухню готовить ужин. Гиацинта выглянула в окно и посмотрела вслед уходящему мистеру Джонсу.