Михаил Елизаров - Земля

Я позвонил матери, поздравил её и жизнерадостного Тупицына, выслушал детскую болтовню братца Прохора. Написал смс-ки Цыбину, Дронову и Давидко. Отправил короткое “С наступающим!” Толику Якушеву.

Около одиннадцати я уселся по-турецки на пол перед телевизором. Рядом установил бутылку “Асти Мартини”, открыл баночку красной икры, которую собирался просто есть ложкой без хлеба, потому что жевать было больно.

Послушал с пятого на десятое концерт на Первом, дождался выступления Путина. В чёрном пальто, в белой рубашке с бордовым галстуком президент стоял на фоне Спасской башни. Он говорил о тёплом празднике, который объединил нашу огромную страну в одну семью, про уверенное будущее и горизонты планов. Слова были самые простые: об отцах и матерях, бабушках и дедушках. Я почему-то вспомнил папиного друга, физрука дядю Гришу, который прочувственно толкал такие же бесконечные здравицы: “чтоб дети были здоровы, чтоб дела шли хорошо”, пока его силой не усаживали на место.

Отзвонили куранты, продолжился концерт. Пикирующая камера выхватила из сборища артистов очередное поющее лицо – Агутин! Эта буквально из воздуха возникшая гротескная рифма к поздравлению президента вызвала у меня приступ нервического веселья: “Поёт Агутин, что умер Путин” – нелепое двустишие, которым ебанутая братва из “Ивушки” одарила когда-то Никиту!

Я хохотал, как паралитик, здоровой половиной лица, прижимая поплотнее ладонь к ушибленной челюсти, чтобы уменьшить тряску. Боль колюще отдавала в висок, постреливала в ухе. Вскоре кашляющий смех медленно перешёл в скулёж по брату…

Не давая себе опомниться, схватился за телефон. Я был готов выслушать любые оскорбления, только бы перемолвиться с Никитой, но вместо него отозвался механический женский голос: “Данный вид связи недоступен для абонента…”

Я перевёл дух, щёлкнул пультом и переключился с концерта на какую-то американскую комедию. Похожий на Денни Де Вито толстячок в гавайской рубахе, развалившись в раскладном кресле на веранде своего бунгало, доверительно поучал своего гостя – робкого в любви рохлю с пузатым бокалом в руке:

– Дружище! Женщине нужна определённость, а ты ничего не предложил Саманте! Скажи, что любишь её, что хочешь на ней жениться, завести кучу детей – пусть всей задницей ощутит серьёзность твоих намерений!..

Бутылка игристого даже не была выпита, а у меня уже дико разболелась голова. Я закинулся таблеткой и решил лечь спать. Слова киношного толстяка, однако, не давали забыться. Ну конечно же – определённость! Я мысленно залепил себе кулаком по лбу и решил, что при первой же встрече сделаю Алине предложение. Мне показалось, что после такой конкретики всё сразу станет на свои места. Сначала строго поинтересуюсь: “Ты со мной или с Никитой?”, а когда она ответит, скажу: “Выходи за меня замуж”. И в этот момент неплохо было бы небрежно протянуть коробочку с кольцом.

Я прикинул, сколько останется денег без учёта Никитиных щедрот, но с нежданными премиальными от Мултановского. Получалось тридцать тысяч с небольшим. Я не знал, на какую сумму потянет приличное кольцо, и поэтому весь последующим совместный месяц тоже был под вопросом. Если Алина, к примеру, не захочет поехать в Рыбнинск, который я собирался ей предложить? В Загорске оставаться нельзя хотя бы потому, что я дал слово Никите. Но Москва с заоблачными ценами на жильё…

Отрезвляющий голос ехидно ухнул в голове: “А с чего ты решил, что кто-то вообще примет твоё предложение?! К чему ей проводить с тобой жизнь, если она даже не пожелала встретить вместе Новый год?!”

Я аж заскрежетал ноющими челюстями и мужественно ответил себе, что такой исход тоже несёт известную определённость. Потом стал соображать, как лучше вернуть Никите его аванс за январь. Остановился на самом простом варианте – заехать украдкой в “Реквием” и передать деньги Фаргату. На этом я угомонился и позволил новой порции таблеток уморить себя.

– Володя, ты замуж зовёшь или опять истерики по поводу Никиты закатываешь? Вот, ей-богу, уже высыпало от этой хуйни!

Захлопнула, до обидного небрежно положила (почти швырнула) на журнальный столик похожую на переспелую клубнику бархатную коробочку – между створками осталась торчать белая нитка с бумажной биркой, которую я как бы забыл оторвать.

На самом деле не забыл – втайне хотел похвастаться, что, дескать, не экономил, не брал “плацкарт”…

В итоге Алина даже не примерила подарок, который я выбирал с такой мучительной тщательностью. Разве поразглядывала с подозрительно жалостливой улыбкой.

Колечко было красивое – из белого золота, в сапфировой крошке, с искрой бриллианта. И выглядело оригинально, в виде изломанного лебединого крыла. Позже, правда, я с неудовольствием заметил, что взлохмаченные перья при определённом ракурсе смахивают на распальцовку.

Я больше часа провёл в ювелирном магазине, смертельно замучив себя и продавщицу. Старался держаться как можно солиднее. На всякий случай завёл непринуждённый разговор о вылетевших в кювет машинах и кошмарных дорогах, из-за которых лица добропорядочных граждан превращаются в сплошной синяк. Продавщица, крашеная блондинка с оглушительным макияжем, криво смотрела на меня и явно не верила в байки про аварию. С опаской и неохотой выдавала из-под стекла прилавка кольца. Совершенно не умилялась, что я каждый раз деликатно обращался к её ухоженному безымянному пальцу с просьбой послужить манекеном очередному украшению. Наконец выбрал “Лебедя”. Коробочка к нему тоже оказалась хороша – алая, с белоснежно-атласным нутром: “Прям как в гробу бизнес-класса!” – пошутила потом Алина.

С самого начала всё пошло не так, как я задумал. Меня почему-то сбило с толку, что Алина чуть изменила причёску и в белых вихрах появились неожиданные розовые пряди. Вместо того чтобы с порога выдать запланированное: “Ты со мной или с Никитой?”, я молча протянул ей коробочку.

Алина простонала:

– Умоляю, только не говори, что покупал в “Копыте”!

А приобрёл я кольцо именно в “Серебряном копытце”, ювелирном бутике из торгового центра.

– А чем тебе не угодили в “Копыте”?

– Пафосное и бестолковое место. Вкуса никакого, цены задраны. Подержи-ка, – она протянула мне обратно коробочку. Сняла куртку, под ней оказалась майка с аппликацией: дубок в виде буквы “К” и повешенная на ветви кошка. Левое Алинино предплечье было обмотано какой-то пелёнкой и закреплено пластырем.

– Обожглась, что ли?

– Нет, – она таинственно улыбнулась. – Друзья подарили…

Отлепила полоски пластыря, размотала пелёнку. Под ней красовался свежий укус – след хищных клыкастых челюстей. Приглядевшись, я понял что это просто свежая татуировка. Реалистичности добавляла естественная припухлость травмированной иголкой кожи.