Екатерина Гордеева - Мой Сергей. История любви

За месяц мы выступили в двадцати пяти городах. И получили массу самых необыкновенных впечатлений. В Нью-Йорке Том Коллинз купил нам билеты на «Призрак оперы»; перед спектаклем мы, пообедали в «Сарди», где все стены увешаны портретами знаменитостей. В другой раз мы с Сергеем танцевали в каком-то кафе с музыкальным автоматом — нет-нет, не вдвоем, были еще люди. Иногда после выступления, когда мы ждали финального выхода, Сергей обнимал меня, но только если никто не видел.

Я не задумывалась над этими знаками внимания. По крайней мере не помню, чтобы придавала им какое-то особое значение; пару раз мы ходили в кино и во время сеанса держались за руки. Не знаю, почему на меня это производило такое невероятное впечатление, поскольку мы и так все время держались за руки — на льду. Только здесь в кинотеатре, все было иначе. Я помню, как отчаянно колотилось мое сердце, когда Сергей потянулся и взял меня за руку в первый раз. Я ничего ему не сказала. Просто улыбнулась, и все. И никогда не спрашивала, зачем ему было нужно держать меня за руку. Знала только, что это очень здорово.

Мне казалось, что он так себя ведет потому, что ему нравится турне и радует путешествие по Америке. Я и представить себе не могла, что это имеет ко мне какое-то отношение. Мне казалось, что, как только мы вернемся в Москву, все будет по-прежнему.

Однако после этой поездки все переменилось. Мама, которая Сергея просто обожала, начала приглашать его к нам домой. Ей нравилось, как он играет с нашим догом, Вельдом.

Теперь я гораздо меньше смущалась, когда хотела ему что-нибудь подарить, а иногда даже осмеливалась кокетничать — если у него было подходящее настроение. Впрочем, в мои намерения не входило покорить Сергея или привлечь к себе его внимание. Забегая вперед скажу, что мы с Сергеем и позже никогда не планировали свою жизнь надолго. Может быть, были суеверны — как и все спортсмены.

Мы готовились к Олимпийским играм. Мне уже исполнилось шестнадцать, Сергею — двадцать, и вся наша жизнь была посвящена только одной цели — предстоящей Олимпиаде.

Тренировки начались летом 1987-го, когда мы отправились в Сухуми на двадцать дней, и именно там Марина приступила к подготовке двух новых олимпийских программ.

Группа поддержки была больше обычной: был специальный тренер, занимавшийся с нами бегом и тяжелой атлетикой, целая команда докторов, каждый день контролировавших наш вес и делавших анализы крови по нескольку раз в неделю — в результате на пальцах у нас живого места не было. Одному Богу известно, что они искали. В Федерации фигурного катания считали, что нас необходимо кормить особыми продуктами, поэтому нам ежедневно давали икру, в которой много протеина, зато очень низкое содержание жиров.

Каждое утро перед завтраком — разминка. Затем мы бегали и поднимали тяжести. Днем занимались с Мариной. Затем еще одна тренировка в зале, в пять, перед обедом.

В июле мы провели неделю дома, потом продолжили тренировки в горах Армении, в Цахкадзоре — городке, находящемся высоко над уровнем моря; нам было необходимо привыкнуть к особым атмосферным условиям.

Мне всегда нравилось ездить в такие спортивные лагеря. В горах очень красиво, и в свободные дни мы отправлялись в походы или устраивали пикники. Кроме нас, там тренировались и другие спортсмены: боксеры, гимнасты, гандболисты. В холле общежития висел большой календарь, на котором отмечали, сколько дней осталось до Олимпийских игр — летних и зимних.

Все были напряжены больше, чем обычно; казалось, атмосфера накалена до предела. Вместе с нами тренировались фигуристы не только из спортивного клуба армии, и тренеры постоянно устраивали соревнования в беге. У меня с этим всегда были проблемы, время я показывала кошмарное.

Жук тоже приехал — к счастью, не в роли нашего тренера. Он по-прежнему иногда с нами работал, но главным образом в качестве контролирующего начальника, и один раз я растянула ногу, когда он заставил нас делать в зале подкрутку в четыре оборота — в самом конце тренировки, когда я уже устала.

Вечера после тренировок были свободны, и мы часто собирались у кого-нибудь в номере, чтобы попить чаю и поболтать. У меня всегда были с собой кипятильник, чай и что-нибудь сладкое.

Сергей заходил не часто и всегда затем только, чтобы попить чаю или съесть пару конфет. Но все равно я страшно радовалась, что в эти короткие моменты могу быть с ним рядом.

Если я отправлялась на рынок за фруктами, то всегда покупала что-нибудь и для него, поскольку ходить на рынок он ленился. Порой по вечерам мы ели мороженое, но всегда не одни. У Сергея было множество друзей, иные старше его, например Саша Фадеев. Но я была счастлива, что меня тоже приняли в эту компанию.

Саша — невысокого роста, очень мускулистый, с сильными ногами и торсом. У него маленькие глаза, маленькие губы, маленькие руки. Все в нем очень небольшое. Когда Саша выходил на лед, он катался стремительно, уверенно и прыгал, словно резиновый мячик. Он очень талантливый фигурист, только, с моей точки зрения, до конца не реализовавший себя.

А вот в жизни, не на льду, все в нем было какое-то замедленное; казалось, он постоянно находился в расслабленном состоянии. Если ты спрашиваешь у него про время, вопрос приходится повторять несколько раз.

— Саша, у тебя часы есть?

— А?

— Ты знаешь, сколько сейчас времени?

— Хм?

— Который час?

И только тогда он отвечает.

Во время разговора Саша всегда раздумывал над тем, что было сказано раньше, до того, как вы перешли к новой теме. А еще он невероятно упрям и обладает независимым нравом. Если все дружно отправлялись в ресторан и заказывали одинаковую пиццу, можно было не сомневаться, что Саша выберет другую. Ему страшно нравилось быть не таким, как все.

И при этом его отличала удивительная доброта. Он частенько замечал, как я хмурюсь, когда слушаю их с Сергеем разговоры. Я была такой маленькой, что смотрела на всех снизу вверх и невольно морщилась. Саша всегда осторожно, чуть касаясь пальцами, разглаживал морщинки у меня на лбу. А потом так стали делать и все остальные. Я страшно смущалась.

Затем мы поехали тренироваться в Днепропетровск, на каток, где впервые встала на коньки Оксана Баюл. Именно там мы начали работать над олимпийскими программами. Год был олимпийский, и за нашими успехами следила вся федерация.

Мне нравилась произвольная программа, которую Марина сочинила на музыку Шопена и Мендельсона. По ее словам, нам следовало кататься легко, без напряжения, радостно, так, словно смотришь на голубое небо, раскинувшееся над цветущими яблонями. Поэтому мы выступали в небесно-голубых костюмах, расшитых на плечах белыми цветами и побегами.