Жамбын Пурэв - Гром

Посол с трудом поднялся с кресла, надел шляпу и с важным видом удалился.

Во время беседы в номере находился Доржийн Очир. Когда за послом захлопнулась дверь, он встал и, нервно теребя родинку на щеке, сказал:

— Эти господа пекутся лишь о своей выгоде. Словно сговорились против нас.

— Да, вряд ли в мире найдется страна, которая нас поддержала бы, — со вздохом произнес Намнансурэн. — Кто посильнее, так и норовит проглотить слабого.

Батбаяр видел, как тяжело его господину и едва сдержался, чтобы не сказать то, что слышал от Тумуржава: «Россия завтрашняя будет иной. Иным будет и ее отношение к вашей стране». Вряд ли эти слова приободрили бы совсем приунывшего Намнансурэна.

— На худой конец нам хоть винтовки у русских заполучить бы, а там и возвращаться можно, — сказал Доржийн Очир.

— Полагаю, русские не меньше нашего обеспокоены развитием событий, — спокойно проговорил Намнансурэн. — Может, сыграть на этом? Есть тут у меня кое-какие соображения.

— Хотите припугнуть русских: если, мол, вы не станете нас поддерживать, придется у других стран искать помощи.

— Совершенно верно. Надо намекнуть, что мы собираемся дальше на Запад. Деньги, правда, у нас на исходе, но сидеть сложа руки не годится.

В тот же день Доржийн Очир отправился в Министерство иностранных дел сообщить о решении премьер-министра и уладить дела с паспортами, а премьер-министр поехал в военное ведомство все с той же просьбой о предоставлении Монголии оружия. Вместе с премьер-министром поехал Содном, а Батбаяр остался в гостинице.

Через некоторое время к премьер-министру явился японский дипломат, с которым Намнансурэн уже был знаком. В руке он держал газету. Затем пришли еще какие-то люди, которых Батбаяр видел впервые. Не успели они уйти, как появился Бавгайжав, тоже с газетой в руке, которую тут же развернул перед Батбаяром, и ткнул пальцем на одну из статей.

— Железнов — молодец! — произнес он, подняв вверх большой палец, и затем, мешая русские и монгольские слова, добавил: — Орос-хятад [65] Орос-хятад — русско-китайский. договор, договор!

Батбаяр уловил, что речь идет о русско-китайской декларации.

— Я и Железнов, — улыбаясь, Бавгайжав указал сначала на себя, а потом на газету.

«Видно, хочет сказать, что он и Тумуржав написали статью», — подумал Батбаяр.

— Отдашь сайду! — Бавгайжав положил перед Батбаяром газету, крепко пожал ему руку и быстро вышел из номера.

Вскоре возвратился Доржийн Очир. Батбаяр отдал ему газету, хотел рассказать, как все было, но передумал. Ведь он умолчал о том, что был у Бавгайжава и там познакомился с Тумуржавом, сказал лишь, что газету принес Бавгайжав и просил передать ее премьер-министру.

Доржийн Очир вызвал переводчика, и тот перевел ему содержание статьи.

«Русско-китайская декларация, подписанная недавно в Пекине и непосредственно затрагивающая интересы Монголии, — позорный акт, имеющий своей целью раздел и порабощение вышеупомянутой страны. Все прогрессивные люди России гневно осуждают совместную русско-китайскую декларацию и надеются, что их поддержат правительства и народы других стран…»

«Наверняка это написали Тумуржав и Бавгайжав. Вот настоящие друзья Монголии. Много шума наделает эта статья. Японский дипломат чуть свет заявился к премьер-министру…»

Батбаяр с нетерпением ждал Намнансурэна, чтобы рассказать ему о событиях сегодняшнего дня. Но тот вернулся поздно, бледный, измученный, раздраженный. Видно, опять у него что-то не ладилось. Не переодеваясь, он стал шагать из угла в угол, погруженный в свои мысли. Таким и увидел Батбаяр премьер-министра, когда вошел к нему в номер. Руки у Намнансурэна слегка дрожали. Заметив Батбаяра, он сказал:

— Иди сюда, Жаворонок! Я должен тебе кое-что рассказать. Не успокоюсь, пока не поделюсь своими мыслями.

Батбаяр подошел.

— Сегодня я встретился с русским военным министром Сухомлиновым и снова завел с ним разговор о предоставлении Монголии новой партии оружия, в количестве, достаточном, чтобы вооружить десять тысяч цириков. Министр в конце концов согласился продать нам винтовки, но лишь половину того, что мы просим. Но и за это ему спасибо. Теперь, по крайней мере, мы будем обеспечены огнестрельным оружием. Как бы то ни было, русские нам помогли. А сами-то мы хороши! Так бессовестно обкрадывать свою родину, свой народ! Это просто уму непостижимо!

Таким Батбаяр еще не видел господина — на нем лица не было.

— Что случилось, Намнансурэн-гуай? — осторожно спросил Батбаяр.

— Поверь, тяжко даже говорить об этом! Так вот, распинаюсь я сегодня перед военным министром, молю продать нам оружие, а он возьми да и скажи: «На кой черт вам новое оружие понадобилось? Ведь в позапрошлом году двое ваших послов — один лама, другой как будто светский — закупили у нас две с половиной тысячи винтовок по три лана [66] Лан — денежная единица в старой Монголии. за штуку». Тут я вспомнил, что действительно в позапрошлом году ван Ханддорж и да-лама Цэрэн-Чимид привезли из России винтовки. Только, по их словам, не три, а пять ланов платили они за каждую винтовку, да еще на границе по приказу иркутского губернатора с них содрали по три лана пошлины за каждую винтовку. Словом, здорово нажились эти двое на винтовочках. И это в такое тяжелое для страны время! Так-то, Жаворонок.

Намнансурэн вздохнул и снова зашагал по комнате.

— Послушай, Жаворонок! — Премьер-министр вплотную подошел к Батбаяру. — О том, что я тебе сейчас сказал, помалкивай. Поделился я этим с тобой, чтобы душу свою успокоить. А приеду в Монголию, ничего никому не скажу, не то, чего доброго, обвинят в интриганстве. Мне-то что! Пусть обвиняют. Но такое разоблачение может повредить нашему и без того не очень прочному единству. Прав я, Жаворонок! К тому же неизвестны подробности этого дела. О ване Ханддорже я всегда был высокого мнения: самоотверженный, всего себя отдавший борьбе за независимость монгольского государства. Мало кто имеет такие заслуги перед родиной, как он. А деньги? Сколько мы сами тратим их здесь на разные пустяки?!

Выговорившись, Намнансурэн успокоился. Даже порозовел.

Вошел Доржийн Очир с газетой и переводом напечатанной в ней статьи. Батбаяр поклонился премьер-министру и вышел из номера с таким видом, словно хотел сказать: «Я сохраню эту тайну».

На следующий день монгольскую делегацию пригласили посетить Петергоф. Запряженные породистыми лошадьми коляски выехали из Петербурга рано утром. По обеим сторонам дороги высились могучие сосны с седыми от инея кронами. Батбаяр радовался быстрой езде, прозрачному морозному воздуху, а главное тому, что наконец позади осталась вечная суета большого города.