Владимир Шапко - Переезд на юг

Агеев смотрел на вздыбленные волосы тараторящей женщины, на её блескучий стеклярус на чёрной кофте и забывал говорить сам. Не получилось с ней летом. Так, может быть, теперь сложится. А то жених сидит бука-букой. За час трёх слов не сказал. Может, когда сойдутся – потеплеет, заговорит.

За чаем женщина вдруг стала показывать на плазменный телевизор в углу, про который и забыли:

– Смотрите, смотрите! Евгений Семёнович! Геннадий Андреевич!

И сама сразу подперлась кулачками.

Агеев тоже отвесил улыбчивый рот:

– Ух ты! Во дают! Волосья друг у дружки повыдерут!

Табашников напрягся, покраснел. Ему не нравились такие передачи. Он их ненавидел. С гадливостью всегда вырубал. Точно вляпавшись в нечистоты. Поражался, как вообще такое может быть – на самом дне русской жизни находят необразованных, примитивных, некрасивых людей – мужчин, женщин – привозят в Москву и выставляют в телевидении на всеобщее посмешище и позор. И те, не смущаясь ни света юпитеров, ни наезжающих камер – с готовностью начинают кричать, материться и драться друг с другом. И поразительно, что громче всех всегда базлают женщины, царапаются с соперницами, площадно ругаются. Всё никак не могут поделить кобелей. А те всегда сидят очень прямо. Гордо. Но тоже вступают в дело. В нужном месте. Махаются кулаками, пинают друг друга. Примитивизм, бескультурье, грязь! Самое дно! И, как говорит всегда одна выдра на такой же передаче: «Вся страна замерла в ожидании! Отвечайте: муж он вам? Сожитель? Или хахаль?» Господи, куда я попал!

– Ты что? – сунулся к лицу Агеев. Нахмурился: – Ну прямо красна девица. – Мол, ты отстал, старик. Ты не в бренде.

Маргарита Ивановна мгновенно уловила другую мелодию за столом – плазменный выключила:

– Так надоели, так надоели. Одно и то же, одно и то же. Ещё чайку, Евгений Семёнович?

Как бы то ни было, мужчины по-доброму выпили на посошок. И женщина с ними жахнула. Водки. Передёрнулась аж вся: ух!

В прихожей ворочались, одевались. Оба в одинаковых шляпках. Агеев и невеста ждали. От Табашникова. Тот всё возился с ботинком. Агеев даже пару раз подтолкнул. Мол, давай, говори. Приглашай к себе. Но жених умел прикинуться дурачком, от всей души стал трясти ручку женщине, благодарить за чудесный вечер. С тем и откланялся. Агеев с возмущением – за ним.

Шли в темноте по домам. Курили. Агеев не терял надежды, всё нахваливал:

– Смотри какая! Не просто женщина в библиотеке при книгах, а начитанная женщина при книгах в библиотеке. Чувствуешь разницу?

Табашников молчал.

Но на перекрёстке, пожимая руку, спросил:

– А кто такие эти Шапко и Курчаткин? Ты не в курсе?

В детстве Жека Табак любил делать своими руками модели кораблей и подводных лодок. Не один год он ходил на Станцию юных техников в судомодельный, и у него неплохо там получалось.

В первый раз десятилетним, уже покуривающим, его привёл туда отец, чтобы оградить от улицы. В старинном двухэтажном здании на втором этаже Жека увидел человек пятнадцать ребят в большой комнате, которые углублённо работали над своими моделями. Ребята даже не посмотрели в их сторону, хотя отец и Жека сказали «здравствуйте». Так им, кружковцам, было интересно строгать и точить. Но Жека не обиделся, ему сразу понравилось здесь – только пацаны и никаких девчонок.

Один мальчишка подошёл к двери в стене и стукнул три раза. Паролем. Вышел лысоватый мужчина в сатиновом халате, какие носят грузчики, посмотрел поверх очков и спросил: чего надо? А тут ещё какой-то старик-ветеран из-за спины его поспешно поковылял мимо на выход. Странно вообще-то, удивились отец и Жека. Не вовремя мы, что ли?

На просьбу отца лысоватый ответил:

– У меня полный комплект. Пятнадцать ребят. Недобор в авиамодельном. Идите туда. К Дугину. – И добавил с сарказмом: – К Генеральному конструктору самолётов. – И без разговоров ушёл за дверь в стене.

Однако как встречают здесь детей! Отец был возмущён. Потащил сына на первый этаж, к директору. Мимо двери которого уже проходили.

Директором оказалась казашка. Гульнара Ахметовна. Сразу полезла из-за стола, повела отца и сына обратно. На второй этаж.

– Они специально перегоняют детей. Чтобы досадить друг другу. Но я сейчас им покажу, – тяжело взбиралась по ступеням грузная женщина. – Они у меня оба сейчас попляшут.

Дальше в большой комнате прямо при детях началась разборка между лысоватым в очках и каким-то длинным дядькой без очков. (Жека и отец ничего не могли понять, вертели головами.) В очках гнул своё, у меня больше учеников, длинный парировал, призывал в свидетели директоршу, он врёт, Гульнара Ахметовна! Наконец, той надоело:

– Ну вот что, милые мои. Если сейчас же не договоритесь, я прикрою все ваши лавочки. Ни ветераны ходить сюда больше не будут, ни хозяйки с кастрюлями и рваными сумками. А ты, мальчик, в какой кружок хочешь ходить?

Жека твёрдо сказал – в судомодельный.

– Понятно? – повернулась к лысому.

Длинный победно пошёл к двери, а лысоватый сквозь очки прямо-таки испепелял антагониста. Потом вроде бы опомнился, похлопал Жеку по плечу:

– Ладно, малый. Скажи мамке, чтобы сшила фартук. Вон, как у ребят. И приходи тогда.

Так Жека попал к Фролову Василию Парфёновичу. К дяде Васе.

Василий Парфёнович был неплохим наставником ребят, умел научить работать и стамеской, и лобзиком, и подпилком. Но часто бросал учеников, и те оставались один на один со своими яхтами, парусниками, корветами и колёсными пароходами. И всё потому, что под крышей «Юного техника» Василий Парфёнович устроил свою мастерскую. Полуподпольную. Для участников Великой Отечественной. Единственный в городе, он делал им из прозрачного пластика колодки под разноцветные планки орденов и медалей. Ну и набивал колодки потом этими планками. И заслуженными, и незаслуженными. Ветераны шли к дяде Васе косяками. И те, которые опирались уже на палочки, и здоровые. Стукали в дверь в стене три раза. И дядя Вася запускал. Кружковцы уже привыкли к этому, не обращали внимания. Так только, если какой-нибудь с палочкой заблудится в комнате, подводили его к двери. Ну и стукали за него. Три раза.

В «Юный техник» ходил и Герка Глобус с соседнего двора. И у него тоже неплохо получалось.

До Станции Жека и Герка или дрались, или поочерёдно били ля̀нгу. (Это когда человек будто подкачивает что-то в районе своего живота, правой ногой.) Снова дрались, или курили в сарайке Глобуса. Как бы раскуривали трубки мира. На передышку. И только в «Юном технике» помирились окончательно. Вечерами вместе шли домой. Несли по темноте хорошо раскуренные папиросы. Можно сказать, действующие модели ракет. «В кого ты такой?» – услышав голимый никотин в комнате, в беспомощности спрашивала мать. «В свою фамилию», – юморил безнаказанный, никогда не тронутый пальцем Жека. «А как же отец? А дядя Миша во Владивостоке? А я, наконец?» – «А вы боитесь рака», – опять юморил смышлёный Жека.