Владимир Шапко - Переезд на юг

Агеева смеялась до слёз. Ваня крутил головой, ничего не мог понять.

– Ладно уж. Занеси Юльку и дуй, – разрешила супруга. – Не похоже на Женю, но явно напился. Подними его, если на полу, и уложи спать. Но не надерись там сам опять!

– Да что ты, Маша! – уже торопился с Юлькой в подъезд Агеев. Мол, как ты могла даже подумать такое!..

Друга застал уже лежащим на тахте. В спальне. До горла закрывшегося пледом. С выглядывающими ручками. Вцепившимися во весь стыд.

– Что же ты, а? – начал было Агеев.

– Я облажался, Гена, – перервал его лежащий. – Полностью. Я говнюк, Гена.

– Не встал, что ли?

– Да нет. Не в этом дело.

Несчастный искал новые сравнения себя с фекалиями:

– Я дерьмо, Гена. Болтающееся в проруби. Никак не могущее затонуть.

– Да объясни ты, чёрт подери, что произошло между вами!

– Тебе не понять, – уводил полные слёз глаза несчастный.

Только в кухне, выпив полстакана, смог более-менее внятно рассказать о себе и Кузичкиной. О встрече Нового года. Но о ночных геройствах своих – ни слова. Так же, как и о висящей шляпке на люстре сегодня. Просто было вчера – и всё.

– Ну так радуйся, Женя, радуйся, – после рюмки закусывал Агеев. Обсасывал любимое куриное крылышко: – Теперь у тебя есть женщина. Ты – человек.

– Но я оскорбил её, Гена, оскорбил! На всю жизнь!

– Господи, да чем же?

– Об этом нельзя говорить, нельзя. Невозможно, – только мотал головой. С дрожащими красными соплами, весь на старых дрожжах – опять пьяный.

Да, по части женщин – со сдвигом чувак. Правда, что как это самое. В проруби. Которое ни туда ни сюда.

– Ну-ну, успокойся.

Поднял. Повёл обратно в спальню. Табак сразу смирился, замолчал. Но на тахте разом ударил храпом из запрокинутой глотки.

Эко его! – морщился Агеев. Кое-как повернул на бок. Но и в стену сразу ударило. Начало пробивать. Перфоратором.

Как же они спали вместе? – невольно думал Агеев.

Табак опять затаился. Не приходил и не звонил. Уже несколько дней.

Кузичкина растерялась, она что теперь – свободна, не занята, соломенная вдова? Тут для закидона искала и нашла в интернете способ, как избавиться от храпа, простой способ, эффективный (молотком по голове, что ли?), а ему, оказывается, уже ничего не надо – храпеть будет один, свободный.

Позвонила Агееву. Но тот сразу напустил таинственности, туману:

– Он строит, Маргарита Ивановна.

– Что строит? Где?

– Сарай. Вернее, поправляет. После ветра недавнего. Сарай покосился, падает, Маргарита Ивановна, – говорил сваха. Говорил ласково. Как ненормальной в дурдоме. Успокаивал. Мол, сейчас мы примем таблетку, ляжем в кроватку и будем сладко баиньки.

Кузичкина задохнулась на миг. И выдала:

– Да пошли вы оба, знаете куда! – И швырнула мобильник. Куда-то в комнату.

Ревела. В бессилии стукала кулачками стол.

Однако в тот же день явились оба. На площадке Табак словно пятился, толкаемый сзади другом. Как на амбразуру шёл. С цветами:

– Здравствуйте, Маргарита Ивановна! Вот мы к вам. Решили заглянуть.

Отступила:

– Проходите. Раздевайтесь. – Сказала равнодушно, с полным безразличием. Никто здесь ни от кого не скрывается. В отличие от некоторых.

Пока два друга раздевались и шептались, в комнате прислонилась к шифоньеру. Ждала в позе спокойной йоги – руки скрещены на груди, ноги – завёрнуты в крендель.

– Это вам, – подал цветы Табак.

Кивнула, мол, ага, положила букет на тумбочку. Снова стала в спокойную позу к шифоньеру.

Гости присели к пустому столу. Вежливо, но солидно. Опять вроде бы сватовство началось. По новой. Сват и жених. У вас, уважаемая Маргарита Ивановна, товар, то есть – вы, а у нас вот – купец. (Да где купец? Где? – смотрела Кузичкина со скрещенными на груди руками и не думая накрывать на стол.) Но сват не сдавался. Впаривал. Мол, сорвало крышу. Ветром, Маргарита Ивановна. (Ага. Сорвало. Только у кого?) Жених молчал, пыжился. Ему положено.

Ушла на кухню и принесла чайник и печенье в плетёнке. Поставила. Гости вытирались платками.

Снова ушла, вернулась с винегретом и тремя тарелками. Молча расставила. Гости всё вытирались, разглядывали стены.

Когда вернулась в третий раз (с закусками в обеих руках) – на стол выпорхнула пузатая бутылка вина. Вроде перепёлки. Непонятно откуда. Будто сама по себе. Не имела к друзьям никакого отношения.

Кузичкина не выдержала, рассмеялась:

– Ну вы и фокусники! Вам надо в цирке обоим выступать.

Да, мы такие, Маргарита Ивановна, смеялись и кореша. Мол, мы – ух!

Быстренько открыли бутылку, разлили, подняли бокалы:

– Ну, Маргарита Ивановна, с Новым годом вас ещё раз!

(Да сколько можно! – пятое число! Но чокнулась.)

Выпили. Вино хорошее. Ценитель Агеев выбирал. Не Табак. Тот больше спец по водке. А, алкаш? – уже подталкивал друга Агеев. – Давай начинай. Здесь сложно будет тебе нажраться. Оправдывайся, пока дают. Пока разрешили.

И Табашников откашлялся и дал соло. Но как всегда, не в ту степь:

– Всё-таки сложно нам с Геннадием представить, что вы, россияне, можете валять дурака целых восемь рабочих дней.

Вот сказанул. Кузичкина не знала, что ответить.

– Да, да, Маргарита Ивановна! Наш хан никогда бы не допустил такого, а ваш царь – пожалуйста. – И замолчал. Высказался. Опять – до дна.

Но Агеев подхватил палочку, выручил, побежал:

– А всё почему, Маргарита Ивановна? – Каверзный вопрос учителя в школе. Школьнице с косичками. И тут же объяснение: – А всё потому, что людям всё равно негде работать. Так пусть дома сидят пол-января. На законном основании.

И тоже замолчал, цепляя сопливый грибок вилкой. Однако выводы у двух казахстанцев. О-оригинальные. Никакой дурак такого не выдумает.

– Да я вообще-то уже хожу на работу. Два раза была.

– Э, нет, Маргарита Ивановна, – тут же подрезал Агеев. – Вы ходите в частном порядке. По своей инициативе. А по закону – никто не работает. Никто. Негде работать. Молчаливое большинство сидит дома. На законном основании. Все улицы пустые. Вот закончится отпущенное по закону – и вновь начнут рыскать. Строительные шабашки искать. Кому бы чего сколотить, из кирпича поставить. Все заводы-то – как дырявые брошенные миражи. А семьи кормить надо.

Прошло за обедом с полчаса. По-прежнему говорили мало. Даже Кузичкина не барабанила. Вино не спасало – не водка. Висела над всеми какая-то неопределённость. Говорить, собственно, было не о чём. Перескакивали с пятое на десятое. Агеев поглядывал на влюблённых. Не знал, как слинять, сохранив лицо.

Когда в кармане мужа зазвонила Мария Агеева и вместо всегдашнего разноса спросила сердито «ну как, помирились они (Лаура и Альберто)?» – это было спасенье. Агеев тут же мастерски сыграл для влюблённых подкаблучника мужа: