Владимир Шапко - Переезд на юг

Всё – продукты с рынка и всяких пятёрок, мыломоющие – покупал и таскал в дом один. Целыми сумками. И денег не было жалко, но ты хоть помоги. Походи со мной, выбери сама, посоветуй. Но нет. Ни разу не были на рынке вместе. На что Геннадий, мужик, а никогда пустым не приходил. Эта – нет. Всё время – как в гости. Угощайте её, видите ли, ублажайте в постели. И ещё гнобит потом. Дескать, храпишь. На себя посмотри. Цаца. С мизинчиками. Над тарелочкой.

К себе – не зовёт. Никаких ключей от квартиры на третьем этаже. Хотя его ключи от ворот и дома дал ей сразу. Голосок теперь свободно пробегает через весь двор. На удивление Ивана на заборе. Даже не дожидаясь хозяина, первой проваливается в дом. А, Семёныч? И ты попал? Дела-а.

Не мог он её и по имени. Зато она сразу – Женя, Женечка. Постоянно чирикала. У него – никак. Не вытанцовывалось. Ни Рита, ни Маргарита. Оставалось только «риту-дритту-маргаритту» ей какую-нибудь сплясать. С выходом. Чтобы глаза вытаращила. Но – не поймёт.

Один раз помотала перед носом билетами на концерт. Во Дворец культуры. На концерт старого-престарого рок-певца с его такой же стариковской группой. В телевизоре давно уже их не показывают. Теперь делают только чёсы по стране. Гребень хоть редкий стал, повыбит весь, но всё равно надеются, что дураки найдутся. Не все ещё повымерли. И дураки в приморском городке, на удивление, нашлись – покатый зал Дворца был полным. На сцене музыканты в наволоках красного дыма, будто обкурившись им – были как-то упорно красноносы. Бесновались, дергались с гитарами. Сам кумир миллионов боролся с микрофонной штангой наперевес. Взмахивал длинными патлами (свои? или искусный парик?) и орал как резаный.

На концерте Кузичкина стала неузнаваемой. Вскакивала со всеми, визжала, накачивала воздух кулачками. (Табак внизу под морем рук не знал, куда ползти.)

В антракте чинно гуляли в фойе. Табашникова, понятно, держали под руку. На нём был негнущийся, как панцирь, костюм. Сама Кузичкина – в пиджачке и в лёгком, воздушном платье стрекозы.

Снова вернулись в зале. И вновь началась свистопляска.

Ночью Табак во сне дёргался. И даже не храпел. Полночи рядом лежала, ждала. Но – нет. Только простонал один раз. Жалобно так. Как козлик. И всё.

Утром за завтраком Кузичкина была весела, бодра. Хорошо закусывала. Однако с некоторой тревогой поглядывала на согбенную спину любимого у плиты. На его обмотанную банданой голову.

Бедняга. Не выдержал первой нагрузки. Видимо, слуха нет никакого. Но подействовал концерт положительно. Совершенно не храпел. Поэтому нужно продолжать водить на концерты. Осторожно. Но неуклонно. Храп исчезнет. Шоковая терапия. (Ну и Кузичкина! Зве-ерь.)

– Женя, скоро приезжает группа «Наутилус Помпилиус». Пойдёшь?

Спина Табака начинала трястись. Табак горько смеялся.

Над обручальными кольцами в ювелирном Табашников и Агеев склонились как два гуманоида. С тонкими шейками, с глазами, похожими на мутные капли. Цифры на бирках, привязанных к колечкам со сверкающими камушками, были тоже космическими. Словно крохотные камушки эти были добыты и доставлены сюда с самой дальней планеты. Какой-нибудь Альфы Центавры. Это – по меньшей мере.

Молчком пошли на выход. Даже мимо бросившейся к ним продавщицы. С густыми кудрями. Будто с бараньей шкурой до плеч.

На улице Агеев остановился:

– А разве это обручальные, Женя?

Табак сделал дупло – он не знает.

– Ну-ка – обратно.

Оказалось, что колечки под стеклом – «для молодого человека».

С бараньими кудрями равнодушно, но заученно начала громко объявлять. Для толпы где-то за пределами магазина. Однако два пердуна внимательно слушали:

– Колечки для молодого человека. Молодой человек выбирает у нас своё колечко с бриллиантом и преподносит своей избраннице. С нашим колечком он может стать на колено, открыть коробочку и сказать «будь моей, дорогая, навек» …

– Минуточку, минуточку! – перебил Агеев. – Так это как бы предварительное ещё колечко, до свадьбы, до загса?

– Ну да, – сбилась с тона менеджер, но текст барабанился сам по себе: – …Молодой человек встаёт на колено… и говорит «будь моей… дорогая… навек» …

– То есть с ним делают предложение?

– Ну да. – С кудрями первый раз видела таких колхозников.

Агеев посмотрел на друга: сможешь стать на колено? Радикулит не пробьёт?

Табашников – ни да ни нет.

– Девушка, боюсь, что наш молодой человек на сможет на колено. Ему бы сразу для загса. Чтобы он стоял, не падал. Есть у вас такие кольца?

Кудрявая разочарованно пошла к самой дальней витрине. К самому дальнему стеклянному ящику:

– Вот, выбирайте. Для вас. Без вставок. Гладкие. (Колхозные.)

Женихи запотирали руки. То, что нужно! Привычные кольца. Для жениха и невесты. Литые. И цены здесь – вполне.

– Вон, смотри, с краю. В точности, как у меня и Маши.

Агеев поиграл кольцом на безымянном пальце.

Табак засомневался:

– Не-ет. Такое я не потяну. Слишком толстое.

– Да не жмись, ты! Первый раз ведь женишься!

С кудрями сразу включилась на полную громкость:

– Поздравляем вас! Поздравляем! Как раз на вашу руку. Сейчас примерим. А какой размер у вашей невесты?

Глаза у жениха сумеречно остановились. Однако менеджер всё равно наседала:

– Ну примерно. Вспомните, вспомните, молодой человек!

Словом, Табак был побеждён. Выложил всё, что принёс в бумажнике. Вышел из ювелирного с бархатной коробочкой с кольцами. И словно не в себе. Пошёл даже не в ту сторону. Но Агеев догнал, повернул, направил…

Предложение Маргарите Табашников сделал сам. Без посредников. Без всяких профессиональных лысых свах. Правда, как всегда по-своему. По-смурному.

Однажды в перерыве сериала, убрав звук рекламы, он помялся и сказал:

– Нам бы это, Маргарита Ивановна. Надо бы в загс сходить. Оформиться.

Кузичкина выпучила глаза.

– …Ну оформить отношения. А то неудобно как-то. Без оформления.

(Неудобно перед кем? Перед соседями?)

Кузичкина бросилась на грудь любимого со слезами. Стукала кулачками плечи твердолобого: сколько можно было тянуть! сколько!

– Ну-ну, – удерживал голову капризного ребёнка Табак. Ребёнка, которому давно обещали, а всё никак не покупали дорогую игрушку. И вот, наконец, сказали твёрдо: будет тебе игрушка. – Ну-ну. Успокойся. (Не дерись.)

Колодкина и Гордеева начальницу не узнали. Ритка пришла будто прямо из гостей. Свежая, весёлая. Снимала обувь, вешала плащ. Была в своём лучшем платье с розой, в дымчатых колготках. И это в будний день!

– Ну-ка рассказывай! – сразу подступили товарки. Мол, на этот раз не отвертишься. (Рита в последнее время стала большой темнилой, совсем не рассказывала о себе, а тут приходит вся переполненная!)