Вячеслав Прах - Храм мотыльков [litres]

– Да.

Мой ход: F8-A8. – Белый ферзь забрал черную ладью.

– Часто ли в своей жизни вы испытываете радость, доктор?

– Нечасто.

Фредерик был полностью откровенен со своим противником. Такой был метод у доктора Брауна – говорить своим пациентам только правду и ничего другого, кроме нее.

– Мой ход: G7-G5. – Черная пешка без видимой цели сделала ход вперед.

– Вы позволите мне вас вылечить, Безымянный? – спросил доктор.

– Нет, – категорично заявил тот, как всегда, без раздумий.

Мой ход: E5-E6. – Белая пешка шагнула вперед, угрожая черному коню.

– Доктор Браун, вы считаете себя похожим на остальных врачей этой лечебницы?

– Нет.

Доктор Браун действительно не считал себя похожим на других психиатров. У него были другие методы лечения, он уважал каждого своего пациента.

Эту непохожесть обнаружила еще и миссис Норис, которая даже назвала его человеком посреди леса.

– Мой ход: D7-B6, – и, уведя своего коня, которому угрожала пешка, Фредерик спросил: – Почему вы не хотите, чтобы я вас лечил?

– Потому что вам самому нужна помощь. А я бы смог вам помочь, доктор Браун, если бы, конечно, вы мне предоставили такую возможность.

Мой ход: А8-Е8. Шах!

– Вы бы позволили мне помочь вам, доктор?

– Нет, – ответил психиатр, которому предлагал помощь больной пациент. – Мой ход: B6-D7. – И, защитив своего короля, задал вопрос: – В чем мне нужна помощь, по вашему мнению, Безымянный?

– Прежде всего, вам надо научиться не убегать от собственной боли, а принимать ее и жить с ней. Заставить себя не чувствовать ничего – это значит бояться почувствовать хоть что-то.

Мой ход: H8-F7, – белый конь подобрался поближе к черному королю. – Разве не так?

– Я соглашусь с вами, что убегать от боли плохо. Но, пожалуй, не соглашусь с тем, что именно я убегаю от нее. Вы не знаете обстоятельств, Безымянный.

Мой ход: С7-B6. – Ферзь переместился на одну клетку.

– С чего вы взяли, что я убегаю от собственной боли?

Доктор Браун и сам не заметил, как вместо того, чтобы задавать вопросы о своем пациенте, начал задавать вопросы о себе.

– Я говорю, что вы не обнимаете, не целуете и не любите своего сына, а вы продолжаете играть со мной в шахматы. Вы запираете свою боль и ведете себя так, словно ее на самом деле нет. Это опасно, это очень опасно, поверьте мне.

Мой ход: Е8-D7. Шах и мат, доктор Браун!

До свидания!

Безымянный замолчал, он явно больше не намерен был вести беседу. Фредерик все понял без лишних слов и в глубоких раздумьях покинул этого странного человека с повязкой на глазах.

«Запираю ли я на самом деле боль в себе? Ему рассказал о моей семье доктор Стенли, так как никому в этой лечебнице больше не известно о Мэри и Доне. Что за игру он ведет со мной? Действительно ли семья его погибла или это такая же выдумка, как и все, что он сегодня сказал?» Доктора волновали эти и другие вопросы, на которые мог бы дать сомнительные ответы его собеседник, если бы он, доктор, успел их задать во время игры.

Сегодня доктору Брауну удалось наконец познакомиться с юношей-аутистом.

– Доброе утро, Уильям.

– Доброе утро, – сказал совсем еще молодой человек, на которого Фредерик смотрел не как на пациента, а как на собственного сына. У мальчика в этот раз были зеленые, как хвоя, глаза. Им было свойственно меняться.

Он теперь не слушал музыку, а внимательно изучал свои фотографии на стене. И даже не взглянул на своего нового собеседника.

– Меня зовут доктор Браун, но если ты хочешь, то можешь звать меня Фредериком.

– Очень приятно, доктор Браун. Меня зовут Уильям Бах, если вам не сложно, то называйте меня по имени. Люди, впервые услышав мою фамилию, начинают задавать глупые вопросы. Всем кажется, что немецкий композитор может мне кем-то приходиться. Из-за этого в глазах окружающих я теряю свою индивидуальность.

– А это не так, Уильям?

– Нет.

– Хорошо, я не стану называть твою фамилию во избежание ненужных помех. А свою индивидуальность, юноша, поверьте, в моих глазах вы не утратили из-за своей громкой фамилии.

– Спасибо. Моя фамилия громче, чем жизнь.

– Не стоит из-за этого расстраиваться. Многие живут без одной руки, ноги и почки, они спят и видят вашу трагедию. И представьте себе, они мечтают носить вашу фамилию.

Доктор Браун сделал несколько медленных шагов вперед и остановился. Ближе подходить уже было опасно. Нужно было оставить юноше как можно больше собственного пространства, чтобы он чувствовал себя в полной безопасности.

– Я как-то на днях лежал и тоже думал о том, что вы сейчас сказали.

– И что же ты надумал?

– Если бы у меня не было руки, Фре… Фредерик, то на меня обращали бы гораздо больше внимания и даже сочувствовали бы мне по любому поводу.

– Тебе не хватает внимания, Уильям?

Зачастую аутисты не ищут внимания со стороны окружающих, им было бы комфортно, если бы на них вообще никогда не обращали никакого внимания. Но, по всей видимости, Уильям не таков! Странно.

– Нет, я не хочу внимания, потому и не рассматриваю больше безруких. Им гораздо хуже, чем мне, ведь на них смотрят везде и повсюду. Бедные люди.

«Теперь уже все как надо», – отметил про себя доктор Браун. Он с первой секунды их встречи отвел от мальчика взгляд и, последовав примеру своего собеседника, разговаривал с картинами.

– Не стоит никого в этом мире жалеть, Уильям.

Один из многих признаков аутизма – это скупость на проявление любого рода эмоций. Доктор Браун мало того что знал, как чувствует мир его собеседник, но еще и старался убедить его в том, что он чувствует правильно.

Фредерику нравилось стоять сейчас здесь и разговаривать с молодым человеком. Налаживать, так сказать, контакт.

– Я мало кого умею жалеть. Это у меня, наверное, от отца.

– Твой отец был сухим человеком?

– Он не понимал меня.

– Как ты думаешь, почему он не понимал тебя?

Юноша, как и доктор Браун, не отводил взгляда от фотографий, которые были неким проводником сигнала. Стоит хоть одному из них перевести свой взгляд – и сигнал станет слабее.

– Потому что он – военный.

– А где сейчас твой отец? Расскажи мне немного о нем, прошу тебя.

– Отец умер недавно, три месяца назад. Мама прислала мне письмо и сообщила о его смерти. Что рассказать о нем?

Значит, он был военным. Уильям говорил так, будто ничего в этом мире не произошло. Словно шел человек и попал под дождь.

– Ты плакал?

– Почему я должен плакать, Фре… дерик?

Юноше было сложно выговорить имя своего собеседника.

– Ты не должен плакать из-за смерти отца, Уильям. Но многие плачут… Можешь не называть мое имя полностью. Достаточно просто «Фре». Хорошо?

– Да, Фре.

– Отлично. Твой отец кричал на тебя?

– Чаще всего – нет. Но он постоянно злился на меня, особенно из-за стихов.