Рэйчел Кушнер - Комната на Марсе [litres]

Нас качало влево, и вправо, и по кругу на серпантине. Он потягивал минералку. Рыгал.

– У меня полно планов. Я хочу заняться недвижимостью. Знаешь, как говорят?

Он подождал, что я отвечу.

– Нет.

– Сможешь перепродать лом, перепродашь и дом. Четко сказано, да? Только потому, что никто не берется за что-то, не значит, что ты не сможешь провернуть дело. Нужно уметь видеть возможности. Видела эти постеры: «Мы скупаем страшные дома точка ком»? Эти ребята срывают куш, поворачивают плохую ситуацию в свою пользу, так? Или вот еще: кто мыслит не шаблонно, тот вне шаблонов. Глубокая мысль. И еще: скажи мне, кто твои друзья, и я скажу, кто ты. Я не вожусь с неудачниками. У меня своя программа. Эй, мне нужно отлить.

Он притормозил на обочине, припарковался. Но выходить не стал. Мотор работал. Он уставился на меня.

– Хочешь затусить?

– Нет.

– Ты могла бы затусить со мной, а?

– Я так не думаю.

– Ты же попросила подбросить тебя, и вообще.

– Потому что мне было нужно.

– Ну что ж, ты – мне, я – тебе.

– Ты отвези меня в горы, а дальше посмотрим.

– Ну, ладно. Годится. О’кей.

Он вылез, отошел к краю дороги и расстегнул ширинку. Он опустошил почти половину пятилитрового «Истребителя жажды».

Я пересела на водительское место, пока он отливал в траву, завела его пикап и поехала.

Однажды вечером, когда Ванесса вышла из «Комнаты на Марсе», Курт Кеннеди пошел за ней. Он не был каким-нибудь отморозком. Просто он так проникся этой девушкой, что ему было важно убедиться, что она доберется домой без неприятностей. Он увидел, как она садится в такси, и поехал следом, на своем мотоцикле, до общежития на Тэйлор-стрит. Это было в верхнем Тендерлойне, вблизи Ноб-хилла и Тендерноба, и здание оказалось более обшарпанным, чем он представлял себе ее жилье. Тем вечером он смотрел, как она заходит туда. И другими вечерами тоже. Многими вечерами.

Иногда она ехала не к себе домой, а в дом какого-то мудилы у Северного пляжа. На взгляд Курта, этот тип был голубым, и Ванесса бывала там не так часто, чтобы между ними могло быть что-то серьезное.

Он чувствовал, что это его работа – присматривать за ней. Это было ответственное дело. Иногда по утрам он парковался рядом с ее домом, за углом, на O’Фаррелл-стрит, откуда было хорошо видно вход. Иногда он проводил там все воскресенье, поскольку «Комната на Марсе» в этот день не работала. Когда она выходила, он опускал щиток шлема и трогал мотоцикл с места, чтобы следовать за ней, если она садилась на автобус на Гири-стрит. Или в такси. Причем всегда только фирмы «Луксор» – почему? Он беспокоился, что водитель мог быть ее любовником или просто ухажером, пытавшимся залезть ей в трусы, но раз за разом он убеждался, что водители были разными.

Если же она шла куда-нибудь пешком, он и тогда ехал за ней, то отставая, то нагоняя. Иногда она выходила из здания с мальчиком. Держа его за руку. Как мило. Словно мамочка, только он был уверен, что она ему не мать. С ней это не вязалось. Может, мальчик просто жил там. Один раз она вышла с мальчиком, женщиной и двумя другими детьми; Курт проникся уверенностью, что та женщина была матерью всех троих детей – это все объясняло. Его тревожило, что какие-то стороны жизни Ванессы были закрыты для него, пусть даже он повсюду следовал за ней и точно знал, что она делает, куда ходит и в какой день. Пока он мог смотреть, как она выходит из здания, следить, куда она идет, и знать, когда возвращается, для него еще не все было потеряно.

Следить за ней, не терять из вида, всегда помнить о ней – вот чем он был занят, и ему это нравилось.

Поначалу она не подозревала. Так было удобнее. В те первые дни. Но потом она какое-то время не появлялась в «Комнате на Марсе», и ему невыносимо захотелось поговорить с ней. Это было так плохо? Ему это казалось чем-то в порядке вещей. Он просто хотел сказать ей «привет». Он не мог увидеть ее в «Комнате на Марсе», поэтому стал пристальней следить за ее домом. Он встретил ее в супермаркете. Она отреагировала так, словно он занимался чем-то незаконным, отовариваясь в ее занюханной лавочке. Магазин – это общественное место. Каждый имеет право ходить в магазин.

После того случая, как она вышла из себя, увидев его в магазине, когда она наконец вернулась к работе в «Комнате на Марсе», и он, как обычно, посвистывал ей, чтобы она подошла к нему, она его игнорировала, проходила в глубь театра и садилась с каким-нибудь другим типом. Каждый день одно и то же. Никакой компании. Неожиданно его деньги оказались недостаточно хороши для нее. Он продолжал приходить, продолжал пытаться. Ждать у сцены, чтобы она станцевала.

Как же он скучал по ней. Он действительно скучал по ней. Он пытался сказать ей об этом. Все, что ему оставалось, это пытаться. Он сидел с Анжеликой и давал ей потные долларовые бумажки, даже не пятерки.

Он узнал телефонный номер Ванессы, порывшись в мусоре, который он достал из открытого контейнера рядом с ее домом. Контейнер стоял на тротуаре, фактически в общественном месте. Он видел, как она выбросила туда мешок. Он взял его домой, прицепив к мотоциклу. Разобрал мусор и почувствовал себя молодцом. Там были счета за коммунальные услуги. Теперь он знал ее настоящее имя, но оно для него ничего не значило. Он чувствовал, что она связала себя с ним – или с кем бы то ни было – гораздо более прочными узами, чем если бы просто сказала: «Я Ванесса». Он крепко держал это в уме. Между ними было соглашение, и он не собирался позволить ей так просто расторгнуть его.

В верхней части телефонной квитанции был напечатан ее номер. Он набрал его. Она ответила. Он сбросил вызов. А что еще ему оставалось? Если бы он сказал: «Это Курт», она бы сбросила вызов. Он это знал, потому что, когда она видела его снаружи «Комнаты на Марсе», или рядом с ее домом, или в магазине, где угодно, где ему удавалось подстроить все так, словно он случайно встретил ее, она его игнорировала. Так что, когда он позвонил ей, у него была только секунда, чтобы услышать ее голос, а затем он сбросил вызов до того, как это сделала – сделала бы – она. Он звонил, она отвечала, он сбрасывал. Он звонил, она отвечала, он сбрасывал.

Иногда, в тяжелые дни, наполненные тоской и изнуряющей болью в колене, когда ему казалось, что мир, который он знал, в котором он жил, был черновиком, скомканным богом и брошенным в мусорную корзину, скомканным, брошенным и не попавшим в корзину, он просто не мог не звонить ей. Он звонил по двадцать, тридцать раз, пока она не отключала телефон, как он догадывался, вытаскивая маленький пластиковый штепсель из коробочки на распределительном щитке, и он продолжал звонить, но телефон у нее в квартире молчал. И тогда у него не осталось другого выбора, кроме как отправиться к ее дому, припарковаться там и ждать, чтобы она вышла. Он знал по опыту работы судебным приставом, что требовалась бдительность, чтобы выследить кого-то. Он делал это много раз. Курта было не одурачить. Он был профессионалом, пусть даже остался без работы.