Роберто Савиано - Пираньи Неаполя

Зубик не ел уже два дня. Не прикасался к еде, не пил. И не спал. Сорок восемь часов, как зомби. Он передвигался пешком: со скутера труднее вглядываться в лица встречных. А он хотел смотреть в лица всем, потому что там мог найтись ключ к смерти друга. Он вышел из чата банды, и никто даже не попытался написать ему личное сообщение, чтобы убедить его вернуться. Он был один. Зашел в бар к Уайту, но тот божился, что ничего не знет, что получил послание.

– От кого послание? – спросил Зубик.

– От посла, – ответил Уайт. Он отрастил еще одну косицу и задумчиво теребил ее.

– А кто посол?

– А вот посол. – Уайт показал ему средний палец.

От Уайта ничего не добиться, даже если избить его до полусмерти, подумал Зубик. Уайт теребил обе косицы и явно наслаждался ситуацией. Зубик вышел, понурив голову, он решил было поговорить с Коалой, но она знала лишь то, что рассказывал ей брат. И потом, он не хотел втягивать ее в это, не хотел марать грязью ее и ребенка, которого она носила. Размышлял, что надо бы исследовать все точки, где толкают наркоту, там есть камеры, может, какая-то поймала Дамбо на скутере, может, с ним был кто-то еще. Убийца. Попытался навести справки у Копакабаны, в тюрьме, но тот все отрицал. Целый день ходил по Сан-Джованни-а-Тедуччо. Улица Марина, Понте-деи-Франчези, все дороги, которые расходятся от Корсо-Сан-Джованни, парк Массимо Троизи. С гордо поднятой головой, бесцеремонно, словно хотел занять чужую территорию, нарочно хотел обратить на себя внимание, нарывался на потасовку. Исходил немало километров. В одиночку.

На самом деле он был не один. Царица тоже искала следы убийцы Дамбо. Она привязалась к этому парню. Он дарил ей радость. Всегда и всем был доволен и заряжал ее позитивом. Они гоняли на скутере по городу, пока не надоест. Она снова чувствовала себя девчонкой, и вот теперь за это бахвальство, эту проклятую фотку своего члена, он поплатился. Царица пробовала разобраться с сыном. Как ты посмел? Кто дал тебе право залезать в мой телефон?! Но Обезьянодог просто проигнорировал вопрос, пожав плечами. Однако Царица чувствовала себя в долгу перед Дамбо, его жизнелюбие прикипело к ее коже. Тогда она решила прессовать людей своего сына, напомнив им, что именно Царек создал империю, позволяющую им жить достойно. И еще попросила молчать. Обезьяна ничего не должен знать об этом разговоре, потому что она, Царица, может сделать больно. Очень больно. Один за другим они раскололись. Про операцию знали немного, но, соединив детали, Царица смогла реконструировать события. Подробности, динамика ее не интересовали, гораздо важнее было понять, кто отдавал приказ, чтобы разграничить ответственность, чтобы санкционировать месть. Кого ждет смерть на этот раз и от чьей руки, ее не интересовало. Кровь должна была смыта кровью – старый как мир закон, и она знала, как разжечь этот костер.

Для этого ей не пришлось выходить из своей квартиры, золотой клетки, где было все и даже больше, откуда только Дамбо и мог вырвать ее. Дамбо рассказывал об одном друге, ради которого он пошел в Низиду, добровольно оказался за решеткой. Вот настоящая дружба, думала Царица, слушая эту историю, дружба, выросшая из жертвы. Ей не составило труда найти телефонный номер Зубика. Она хотела позвонить, но волнение пересилило. Тогда она написала все, и еще написала, что он вправе ей не поверить, прибавив, что дружба Дамбо была для них обоих драгоценной – драгоценной, как плитка майолики.

Зубик прочитал сообщение несколько раз и каждый раз подносил палец к кнопке “Удалить”. Мысли его двигались по одной колее, все более глубокой. Он сидел в вагоне метро, линия 1. Оставалось еще три остановки до станции “Толедо”. Он удалил сообщение.

Мена делала последние стежки – платье она сшила сама из отреза карминного шелка, подаренного клиенткой. “Куда я в нем пойду?” – сначала подумала она, но потом перед зеркалом приложила к себе ткань, представила простую модель, без излишеств, приталенную, решила: “Пойду, пойду!” – и села кроить. И вот сейчас за столом, который муж оставил накрытым, как обычно, когда она приходила поздно, а он уходил рано, доделывала застежку не спине – двенадцать маленьких пуговиц, блестящих, ярко-красных. Петли были уже готовы, а это целое искусство – сделать петли, в Форчелле жила старая София, она помогала швеям, несмотря на возраст и толстые стекла очков. Мена шла снизу вверх, пришивая пуговицы. Она увидела, как выбежал из комнаты Кристиан.

– Ты куда?

Ей показалось, что он ответил: “Нико меня ждет”, она не расслышала. Но где? Игла замерла между большим и указательным пальцами, красная нитка повисла. Такое бывало часто, но ей не нравилось, что младший уходит со старшим братом. Отложила иголку с ниткой, положила платье на стол и выглянула на улицу. Кристиан стоял внизу. Может, ждал кого-то. “Ну пусть подождет”, – подумала она и одновременно подумала, что надо бы примерить платье, посмотреть, как сядет. И еще подумала: “София эта совсем слепая!” Быстрыми, уверенными движениями она разделась и, подняв руки, осторожно проскользнула в новое платье. Платье красиво обтянуло грудь, аккуратно подчеркнуло бедра: теперь можно было пришивать недостающие пуговицы. Непроизвольно она повернулась к окну. Кристиан, немного поколебавшись, побежал по направлению к проспекту.

– Ты куда? – крикнула она.

– Есть дело, – прокричал сын, обернувшись и сложив руки рупором. И снова припустил бежать, как козленок. Дело? С каких это пор у Кристиана дела? И что за дела такие? Она стояла у окна, пока сын не исчез за поворотом. Вернулась в столовую и поискала телефон. Вечно он теряется, когда срочно нужен. Вечно теряется. Воткнула иголку в катушку с нитками, пошарила рукой под одеждой, которую только что сняла, под скатертью, порылась в сумке, поискала в ванной – вот он, на раковине. Набрала номер Николаса, тот ответил почти сразу:

– Ну что?

– Почему ты втягиваешь брата в свои дела? При чем тут он? Ты где?

– Успокойся, мама, ты о чем?

– Кристиан только что был дома, он пошел к тебе. Куда? Где вы?

Николас молчал и слушал, не слыша, голос матери, кричавшей, что брат должен срочно вернуться домой.

– Я ничего не знаю, – невольно вырвалось у него.

Теперь замолчала Мена. Они обменялись молчанием, как закодированными сообщениями.

– Пусть он тебе скажет сам. Пусть скажет тебе, куда его втягивают. Немедленно. Сейчас же!

Мена знала, он найдет способ выяснить, что происходит. Знала, что ее сын теперь мог все, а если мог, должен был срочно сделать. – Выясни немедленно.

– Выходи. Я сейчас буду, – ответил он.

Мена оставила все как есть, не заперла дверь и бросилась вниз по лестнице, одетая в красное платье, расстегнутое на спине. Выбегая из подъезда, она подумала, что могла бы переодеться, но возвращаться не стала. Она искала глазами Николаса на этом чертовом мопеде. Смотрела в том направлении, в котором исчез Кристиан, но Николас появился с другой стороны, держа в руках шлем, приготовленный для Летиции. Мена оседлала “T-Max” , положив шлем на живот. Она ничего не спрашивала, просто ждала, что сын скажет ей, куда, куда, куда.