Маша Трауб - Бедабеда [litres]

После скандалов на рынке мать уже в хорошем настроении заходила в ларек, в котором какими-то неведомыми силами пополнялся запас косметики еще советских времен. Мать верила в чудодейственную силу белорусского крема для рук, маски для лица на основе огурца и радовалась, как ребенок, когда покупала розовую воду – вонючую и ядреную, которой протирала лицо на ночь. От давно просроченных масок от морщин у матери начиналась аллергия, но переубедить ее было невозможно. Она покупала себе крапивный шампунь и шла счастливая домой. Половина дня пролетала, мать уставала, ложилась вздремнуть, а там наступало время телесериалов. Счастливый, спокойный день.

Вторым местом, который полюбила мать, стал ближайший салон красоты, который тоже застрял в советском прошлом. Там выщипывали брови в ниточку, делали химию по старинке и покрывали клиенткам ногти лаком с перламутром – без перламутра просто не было. Прабабушка любила брать в салон Марьяшу. Девочке тоже красили ногти розовым лаком с блестками или накручивали тугие, как у Мальвины, локоны. В такие дни – поход на рынок или в салон – Людмила Никандровна оставляла матери деньги на все, что захочется. Лишь бы та вернулась довольная. Лишь бы ее вечер прошел под просмотр очередного эпизода сериала или передачи про потусторонние силы, в которые она вдруг начала верить. У матери даже появилось новое увлечение – она следила за фазами Луны и Юпитера, что-то шептала в чашку с водой и учила слова заговоров. Людмила Никандровна была только рада – пусть проводит время в свое удовольствие.

Если бы не Марьяша, которая росла очень педантичной девочкой, Людмила Никандровна ничего бы не заметила.

– Бабушка, ты не оставила деньги, сегодня же десятое число, – сказала Марьяша, когда Людмила Никандровна стояла в дверях, опаздывая на работу, и разглядывала зонт, оказавшийся сломанным.

– Да, а что у вас десятого числа? – Людмила Никандровна пошутила, доставая из кошелька купюры.

– Десятого у нас рынок и сберкасса, а двадцать пятого – салон и сберкасса, – ответила Марьяша.

Людмила Никандровна выронила из рук зонтик.

– Какая сберкасса, Марьяша? – спросила она.

– Которая рядом с магазином. Где почта, – ответила внучка.

– И вы туда с прабабушкой ходите? Часто?

– Десятого и двадцать пятого. Когда прабабушка берет меня на рынок и в салон.

– А что она делает в сберкассе?

– Отправляет деньги моему двоюродному дедушке Вите. Те, которые она в своей ночнушке хранит. Ночнушка лежит в шкафу, на второй полке. Но бабушка ее никогда не надевает. Она для хранения, а не чтобы спать.

Людмила Никандровна, не разуваясь, зашла в комнату и выдвинула бельевой ящик. Достала ночнушку и вытряхнула купюры.

Мать отправляла сыну деньги. Дважды в месяц. Небольшими суммами, чтобы Людмила Никандровна не заметила.

– Мам, зачем ты это делаешь? – спросила Людмила Никандровна, хотя на вопрос не было хоть сколь-нибудь разумного ответа. Мать насупилась и молчала. Она молчала так и на следующий день.

– Мам, пожалуйста, хватит, – сказала Людмила Никандровна уже за ужином.

– Что я тебе сделала? Почему ты меня так ненавидишь? Ты всю жизнь меня ненавидела! Я и так стараюсь быть идеальной, как ты хочешь. Под тебя подстраиваюсь. Ты думаешь, мне легко? Да поперек горла уже все. И ты тоже. За что ты со мной так?

– Мам, ты хочешь сказать, что тебе плохо со мной живется? – Людмила Никандровна поняла, что сейчас сорвется.

– А кому с тобой хорошо? Твоему мужу, который от тебя сбежал? Насте, которая от тебя тоже сбежала? Подожди, и Марьяша сбежит. Ты всех душишь своими правилами! Туда не пойди, тут не стой, не дыши. Разве это жизнь?

– Ты хочешь вернуться домой, к Вите?

– Хочу! Да!

– Только, боюсь, он не хочет. Ты ему не нужна. Он страдал только из-за того, что лишился денег, которые я ему отправляла для тебя. Но теперь, видимо, у него все отлично.

– Вите деньги нужны. Тебе на голову сыпется, а он здоровье на работе гробит. У него дети, твои, между прочим, родные племянники.

– Да, да… Витя то же самое говорил. И про племянников. Тоже требовал делиться… – Людмила Никандровна посмотрела на руки. Опять начался тремор. Пока незаметный для окружающих, но она его чувствовала. Как чувствовала начинающуюся с легкого покалывания, почти невидимого раздражения и зуда экзему на руках. В последнее время экзема стала появляться все чаще и хуже поддаваться лечению. – Знаешь, о чем я думаю? Слава богу, прошли те времена, когда вы могли бы написать на меня донос и упечь в тюрьму, чтобы все забрать. Кажется, так сделал наш с Витей дедушка, твой отец? Написал донос на соседа и получил ту квартиру, в которой ты родилась? А сосед даже до лагеря не доехал, на допросе сердце не выдержало. Его жену тоже забрали – десять лет лагерей. Двоих детей в детдом отправили. Все по справедливости, да? Отобрать у богатых и отдать бедным? Так? Только ты забыла, что твоя мать вышла из окна этой самой квартиры. Потому что не могла жить ни в этих стенах, ни с мужем, который одной писулькой уничтожил целую семью. Вам с Витей, видимо, достались гены дедушки-доносчика, который спокойно спал на кровати того соседа и ел из его тарелок. А мне, наверное, достались гены бабушки, которая предпочла самоубийство такой жизни.

– Не смей так говорить. Что ты понимаешь? Тварь неблагодарная. Каждый выживал как мог! – закричала мать, как кричала всегда, когда речь заходила о ее отце и матери. – Лучше бы я от тебя избавилась, как хотела! Нашлась мозгоправка великая! Как ты вообще смеешь так со мной? Про деда так?

Мать зашлась в приступе кашля. Людмила Никандровна сходила на кухню и принесла воды.

– Да, мама, я знаю, что не была желанным ребенком и сто раз еще в детстве слышала про то, как ты всеми способами пыталась избавиться от нежелательной беременности. Но я выжила. И теперь ты живешь со мной. Вот ведь ирония судьбы? Да, ты всегда любила Витю, а не меня, я это чувствовала с раннего детства. Ты и не скрывала, хоть за это тебе спасибо.

– Я дала тебе образование! – закричала мать.

– Нет, образование я дала себе сама. И вырвалась сама. Добилась всего сама. И я всегда была хорошей дочерью. Мне не в чем себя упрекнуть. Так вот, я буду о тебе заботиться так, как положено, буду делать все, что требуется, но не жди от меня чего-то большего.

– Я тебе не подружка! Ты не имеешь права со мной так разговаривать!

– Да, хорошо, не подружка. Мне жаль, что мы так и не смогли подружиться.

Людмила Никандровна позвонила брату и спросила, как у него рука поднялась принимать от матери переводы? Совсем стыд потерял? Брат никакого стыда не испытывал.

Скандал вроде бы утих. Мать, которая перестала получать деньги на салон и рынок, сидела дома. Она забросила вязание, не смотрела сериалы, за Марьяшей не приглядывала вовсе. И опять же девочка оказалась первой, кто заметил, что с прабабушкой творится совсем неладное.