Даниэль Шпек - Bella Германия

Юлия, твоя бабушка Джульетта была самым прекрасным подарком из всех, которые когда-либо посылала мне жизнь. Те немногие дни, которые нам довелось провести вместе, я не забуду до смертного часа. Мы цепляемся за воспоминания, когда хотим удержать время, но в конце концов все равно ничего не остается. Кроме веры в любовь, которая вынесет любую ношу, даже на первый взгляд самую непосильную.

Долгое время я считал себя несчастным человеком, потому что потерял Джульетту. Теперь я счастлив, потому что ничто не мешает мне любить ее в оставшееся мне время, да и потом. Потому что Джульетта продолжает жить в тебе.

Твой дедушка Винсент

– Что он пишет? – спросила Клара.

– Ничего особенного, – ответила я и сложила листок.

За лужайкой на школьном дворе играли дети. Мы – Винченцо, Джованни и я – стояли у панорамного окна Зюдбада [167] Бассейн в Мюнхене. и смотрели на пловцов. Их было немного. Полдень – время пенсионеров.

Он тоже бывал здесь каждый понедельник – немецкий пенсионер с итальянским паспортом, из уже почти забытого поколения гастарбайтеров. Он помогал молодым итальянцам с оформлением документов и по воскресеньям ходил на мессу – в общем, вел жизнь, которую едва ли можно назвать бурной.

Время от времени Джованни слышал о нем, даже когда они избегали друг друга. Пловцы в шапочках похожи как близнецы, но когда он подплыл к краю бассейна передохнуть, я его узнала, хотя и видела впервые. Невысокий коренастый сицилиец с кустистыми бровями. Джованни постучал по стеклу. Энцо снял очки и посмотрел в нашу сторону.

Трудно было угадать, что с ним в этот момент происходило. Энцо вытерся полотенцем, надел халат и двинулся к выходу. Он оказался даже ниже, чем я себе представляла, – неуклюжий медведь, добродушный и одинокий. Он остановился поодаль и подозрительно уставился на меня. Мужчинам требуется время, чтобы сквозь толщу сорока лет разглядеть, что еще осталось от их прошлого.

Энцо все смотрел на меня.

– Ciao, papa, – сказал Винченцо.

– Ciao , Винченцо, – сказал Энцо.

Джованни не проронил ни слова. Был слишком растроган, и слишком сильно на него давило чувство вины за то, что столько лет несправедливо обвинял мужа своей сестры в страшном преступлении.

Джованни подпихнул Винченцо локтем. Тот подошел к отцу и обнял его. С виду Энцо остался почти невозмутим, обнимая сына, но глаза его были по-прежнему устремлены на меня.

– Это Юлия, твоя внучка, – сказал Винченцо.

Энцо приблизился ко мне, протянул руку:

– Энцо.

– Юлия.

Он не отпускал мою ладонь.

– Покажи ему письмо, – велел мне Джованни.

Я протянула Винченцо письмо. Энцо достал из кармана халата очки.

В этот момент в двери ворвалась толпа школьников. Шум, крики, плеск воды наполнили зал.

Энцо дочитал и вернул мне листок. Никто из нас ничего не говорил. Энцо долго молчал, глядя на детей в воде, потом вдруг сказал:

– Она тоже была матерью.

Два года спустя

Энцо хотел быть похороненным в земле, которая заменила ему родину. Все эти годы немецкое государство относилось к нему лучше, чем родная семья. Гастарбайтеры и их дети стали «людьми с миграционным прошлым», и политики именовали Германию «государством переселенцев» – каковым она, безусловно, и является, хочет того или нет. Когда Джованни в первый раз прибыл в Мюнхен, итальянские рестораны в городе можно было пересчитать по пальцам. Сегодня их около семисот.

Но и Италия изменилась тоже. В заброшенных домах сицилийских деревушек живут переселенцы из Туниса, с противоположного берега Средиземного моря. Европа стоит на распутье – древний континент в поисках своего нового «я».

– Мы, турки, новые итальянцы, – сказал на похоронах мастера бывший ученик Энцо. – А арабы – новые турки.

Я спрашиваю себя, когда же наконец мы вообще перестанем интересоваться местом происхождения человека. С другой стороны, возможно, потребность в таком знании заложена в нас генетически и не в нашей власти ее отменить.

«Дерево без корней бесплодно», – так говорила Джульетта, и она была совершенно права. С тех пор как я обрела семью, все пошло в гору словно само собой. Я открыла собственное ателье неподалеку от лавки Джованни, за углом. Пусть небольшое, зато только мое. Я больше не летаю по всему миру. Работаю в основном с местными портнихами и клиентами, шью одежду по индивидуальным заказам. За количеством не гонюсь, зато каждую вещь делаю с любовью.

Откуда у меня деньги, спросите вы. Только не от Винсента. На его наследство я не имею никакого права, в отличие от Клары и ее сестры. Даже Винченцо отказался от своей доли. «Слишком поздно», – сказал он.

Клара была так удивлена, что подарила ему отцовскую «ИЗО-ривольту». Все равно она не знала, что делать с этой «итальянской коробкой». Винченцо не стал объяснять сестре, сколько стоит ее подарок, – гораздо больше, чем новый «мазерати».

«ИЗО-ривольту» он отдал мне, это и стало моим стартовым капиталом. Я получила второй шанс и теперь занимаюсь тем же, чем и раньше, разве что несколько по-другому. Набрасывая эскиз платья, я ощущаю рядом присутствие Джульетты и ее поддержку. Их с Винсентом миланская фотография висит у меня в ателье.

И да… у меня часто бывает Марко. Все произошло быстро. Даже слишком быстро, я бы сказала. Марко замечательный человек, быть может, первый, кому я стала доверять по-настоящему. Сегодня мы ездили на ультразвуковое обследование на его «веспе». Доктор сказал, что будет девочка. На свадьбу нет времени, хотя Джованни уже пообещал всему кварталу закатить пир в нашу честь.

Винченцо и Кармела официально в разводе, но живут вместе. Мы часто переговариваемся по скайпу. В последний раз к нам присоединилась Таня. Он, конечно, приедет в Мюнхен на роды и на некоторое время останется здесь. Представляю, как они будут спорить, кому нянчиться с девочкой.

Теперь я знаю, чего раньше боялась на самом деле. Не семьи как таковой, а продолжения в потомстве неупорядоченности моей собственной жизни. Но страх всегда проистекает от незнания. И самое большое заблуждение состоит в том, что мы должны все устроить собственными силами. Но в действительности нас несут на своих плечах наши близкие. И книгу своей жизни мы пишем не одни, а в соавторстве с теми, кто нас окружает. А продолжать ее дано нашим детям.

– Как вы ее назовете? – спросил врач.

Мы с Марко не сомневались ни секунды:

– Джульетта.

Спокойно, синьора, спокойно ( ит. ).

На банкноте в 50 марок изображен один из крупнейших архитекторов эпохи барокко Бальтазар Нейман (1687–1753). – Здесь и далее примеч. ред .