Александр Маркин - Дневник 2006–2011

У озера лебеди требуют корма, фыркают, если ты отказываешься их кормить, поворачиваются к тебе своими грязно-желтыми задами. (Такое поведение, впрочем, свойственно не только лебедям.)

ЦЮРИХ, 19 марта

Всю ночь за окном ухал филин. Я представлял его, большого, с круглыми глазами, сверкающими в темноте, сидящего на какой-нибудь толстой ветке старого дерева, а потом, засыпая, вдруг вспомнил, как однажды, когда я учился в школе, мы с одноклассниками нашли на школьном дворе, под большим кленом, околевшую сову; до революции на месте нашей школы была церковь с кладбищем, а еще раньше — женский монастырь. Мы находили там не только околевших сов, еще медные монеты, осколки посуды, кости.

У старых азиатов взгляд как у хитрых животных.

Падчерица дочери Гофмансталя рассказала историю про прусского графа. Он, как у них положено, женился на графине, а та вскоре после замужества полюбила офицера. Граф был без ума от жены, а потом узнал, что она любит другого. И он бы дал ей развод, но ведь развод в аристократических семьях — такой скандал! Тогда граф, мужчина благородный и порядочный, стал каждый вечер играть в русскую рулетку, пока, наконец, не застрелился. Графиня тоже была порядочной и благородной: она год носила траур по мужу, а потом вышла замуж за того офицера и была с ним счастлива до конца жизни.

К соседям-индусам каждый вечер приходит высокий швейцарец с русой бородой, меня смущает, что он ест еду, которую индусы готовят.

МАРБАХ, 22 марта

Накануне виделся с К… Швейцарские йогурты всегда были для нее недостаточно кислыми.

23 марта

Беременной жене Дениса нужен механический молокоотсос. Молокоотсосы бывают двух видов: механические и на батарейках, швейцарские самые лучшие. На прошлой неделе Денис принимал участие в заплыве моржей.

Однажды я несколько дней гостил в замке под Гöттингеном, в котором в годы Тридцатилетней войны располагался лагерь Валленштейна. Замок был не очень впечатляющим — в готических романах они всегда больше; ремонтировали протекавшую крышу. Помню, я там пил чай из двухсотлетнего сервиза в огромной комнате за огромным столом. Еще помню огромный туалет для гостей с каменным полом и тяжелой скрипучей дверью, которую невозможно было открыть тихо; если ты ночью шел в туалет, то скрип слышался по всему замку, в туалете не было электричества, только керосиновая лампа. Хозяином замка был барон — маленький, толстый, с короткими ногами и черными глазами. Кроме замка, у него была конюшня с двадцатью лошадьми; пока мы до нее дошли по свежераспаханной пашне, я весь заляпался грязью: я был в кедах, а у барона были высокие кожаные сапоги. (Так состоялось мое первое и единственное знакомство с европейской аристократией.) Потом я поехал в Гöттинген и там остановился у племянника одной знакомой, он держал студенческое кафе. Официантами и барменами у него работали исключительно члены университетской команды по регби, у высокого мускулистого бармена были большие бицепсы с синяками. На третий день моего пребывания этот племянник рассказал мне, как ездил в Таиланд, и какие там дешевые, в отличие от гöттингенских регбистов, мальчики.

28 марта

Марбах стоит на холме, погода меняется каждый час. Утром было тепло и солнечно, птицы радовались весне, потом вдруг задул холодный ветер, нагнал черные тучи, начался ливень. Я прятался от дождя в супермаркете. Ходил между полок с консервными банками, рассматривал толстых турецких баб в платках и провинциальных немецких мужчин с татуировками. От одного приятно пахло мокрыми волосами. Вышел из магазина — светит вечернее солнце, на полдороги до дома снова начался ливень. Спрятаться от дождя было негде. Библиотека закрыта. Музей Шиллера закрыт. Пока дошел до дома — промок насквозь. Ночью страшно. Дом стипендиатов — шедевр современной архитектуры из дерева и стекла. В комнате и коридорах кажется, будто на тебя кто-то смотрит из темноты, а когда об этом забываешь — боишься пожара.

30 марта

В архиве, в вестибюле, уже второй день скучает белая болонка, привязана за поводок к перилам лестницы в гардероб, рядом железная миска, серая сумка и кость. Как хотела бы я стать кровью, вытекающей из твоей раны!

В библиотеке новый стипендиат в полосатом свитере, я, правда, все время вижу только его широкую спину.

В моем гардеробе много вещей, которым я не подхожу. У зеркала подумал, что по частям тела можно прочитать мое происхождение: крепкие короткие ноги — от крестьянских предков отца, лысеющая голова неправильной формы — от мордовского деда и т. д.

1 апреля

Ах, рыжий англичанин в полосатом свитере! Он пишет диссертацию про поп-литературу. У него такой ласковый голос. Я вернулся из архива, пошел в компьютерную комнату, он сидел там за компьютером и сказал мне хай (так я услышал его голос). Потом он ушел, а я смотрел, как он поднимается по лестнице к себе на этаж, он был без обуви, в одних носках.

Я после этого так распереживался, что пошел в сумерках гулять по городу. В Марбахе все дороги ведут к дому, где родился Шиллер. Пойдешь в одну сторону — придешь к дому, где родился Шиллер, пойдешь в другую — придешь туда же, только с другой стороны. Не удивительно, что Шиллер сбежал отсюда при первой же возможности. Здесь есть огромный мост над ручьем и автомобильной дорогой, высокий, идеальный для самоубийства, дорога Песталоцци, улица Гете и дремучий лес, в котором сломанные ветки и мокрые листья на земле в темноте можно принять за мертвых зверей. Когда уже шел к дому, видел мужчину, красившего в темноте забор.

4 апреля

Полдома стипендиатов заняли приехавшие из Гамбурга студенты: блондины с серыми и голубыми глазами, таких любил описывать (впрочем, не только описывать) Томас Манн. Из-за этих студентов у меня полдня была эрекция.

Бессонница.

У Томаса Манна, когда он видел голубоглазых блондинов, тоже была эрекция, причем даже в самом преклонном возрасте. Блондины также возбуждали Генриха Манна, Клауса Манна и даже Голо Манна, если биографы не обманывают.

Ездил гулять в Людвигсбург. Там барочный парк, очень красиво, голубое небо, розовая церковь с белыми ангелочками на фасаде. Готовятся к туристическому сезону, красят дома, начищают золотые купола.

5 апреля

Германисты сидят в библиотеке, склонившись над толстыми книгами или — в специальном бункере — над бесценными рукописями великих немецких писателей, даже англичанин с широкой спиной каждый день сидит и читает, а я не могу подолгу находиться в библиотеке: наверное, аллергия на книжную пыль. Часами размышлять о бессмысленности жизни, часами читать одни и те же новости в интернете, ночи напролет смотреть, один за другим, уже десятки раз просмотренные фильмы, потом стоять у окна и смотреть на серые утренние сумерки, на дождь, на утренних бегунов — все это прекрасно, ведь не требует никаких усилий. Англичанин сказал сегодня, что скоро уедет.