Александр Маркин - Дневник 2006–2011

В денисовой комнате стоят три фотографии: Денис с месячной Аней, его жена с месячной Аней и Аня одна, со своим любимым желтым одеялом. Аня сегодня рассматривает эти фотографии и говорит мне: это папочка с ребеночком, это мамочка с ребеночком, а это ребеночек с моим одеялком. Я думаю, она начала думать и поняла, что еще маленькая, и мир у нее теперь тоже маленький, уменьшительно-ласкательный: мамочка, сашечка, ребеночек, одеялко, возьми меня за ручку, давай строить домики.

Кто такой настоящий человек? Какой человек настоящий? Неужели лишь тот, про которого написано в известном советском произведении? Человек без ног, ползающий по ночному зимнему лесу.

8 февраля

Тяжело разговаривать с другими. Все, что я могу сказать, я выговариваю в первые же пять минут, а потом замолкаю, потому что знаю, что если меня разговорить, то я начну нести ужасную чушь, которую никому не интересно слушать, а когда я замечаю, что собеседникам скучно, то мне становится неловко, и я больше ничего не говорю, могу закончить на полуслове, и все молчат. Поэтому, чтобы мне не было неловко, я стараюсь не разговаривать много, тем более, что считается, что если человек много молчит, то это значит, что он очень умный и у него богатый внутренний мир, такой богатый, что мысли путаются в его голове и сменяют одна другую так быстро, что от этого ему даже трудно начать говорить. Надо бы влюбиться в филолога, чтобы с ним можно было о чем-нибудь поговорить, впрочем, филологи все такие подлые, они так устроены, что о чем бы ты с ними ни говорил, они потом украдут твои мысли и выдадут за свои и еще будут всем рассказывать, что у тебя маленький хуй, да и тот не стоит. В общем, с филологом тоже придется молчать.

11 февраля

Денис уже несколько раз пугал Аню тем, что если она будет себя плохо вести, то я заберу ее к себе, и она каждый раз после этого бежала за любимым мишкой, натягивала валенки, садилась в прихожей и ждала, когда же я ее заберу.

Бабушка живет с сиделкой отдельно от матери, мать переживает, что бабушка не с ней, соседняя комната пустая, никто не зовет ночью по пустякам, не скандалит, и вроде бы должно быть хорошо, но мать воспринимает этот отъезд, как репетицию бабушкиной смерти.

16 февраля

Дорогой, ты не рожден для быта! Твои сочинения — это путеводные звезды для нации на пути в Царство Духа, ярко сияющие на темном небосклоне! Твори, твори, мой любимый, и не думай о повседневности! Когда будешь ехать домой, не забудь по пути купить пару гусей пожирней и самой жирной селедки!

17 февраля

Он собственноручно написал себе целую библиотеку — ведь он был так беден, что не мог себе покупать книги. Чернильница была его карманной типографией; увидев на ярмарке название какой-нибудь новой книги, он тотчас же усаживался за работу и вскоре выдавал собственное произведение, которое затем и приносил в дар своему почтенному книжному собранию, состоявшему, как во времена язычников, исключительно из рукописей.

Один мой приятель очень странный. Он иногда занимается интроспекцией: пытается подсчитать, насколько он гетеросексуален, а насколько — гомосексуален. Результаты он сообщает мне, когда мы с ним лежим и смотрим в окно. В прошлую субботу было где-то 60 % гетеро и 40 % гомо. В четверг он сказал, что проанализировал себя в среду и понял, что на самом деле он 95 % гетеро и 5 % гомо. Сегодня соотношение было 70 % к 30 %. Тебе, впрочем, меня не понять, говорит он и вздыхает, я и сам себя иногда с трудом понимаю.

26 февраля

Ходили в Консерваторию на Брамса. На Брамсе он скучал, рассматривал свои руки и ковырял мозоли на ладонях. Ночью он два раза сказал, что любит меня, но это было после трех бутылок красного. You always tell те that you love me when you're drunk.

29 февраля

Три часа просидел с Аней. Час она ела, потому что не хотела, чтобы я ее кормил. Ела сама, под конец ковырялась в холодном картофельном пюре ложкой. Потом она стала для меня танцевать и обосралась, и я еще полчаса ее подмывал. Напоследок она устроила истерику, потому что хотела конфету. Когда я спросил ее, разве ей можно конфеты, она ответила: Ане можно все.

3 марта

Накануне смешивал алкогольные напитки, потом неожиданно вырубился — даже не помню, как — а под утро проснулся в заблеванной ванной, запах блевоты долго не выветривался. Вышел на улицу в девять вечера на пять минут, и такой валил снег, что, когда я вернулся, был весь мокрый, даже непромокаемая куртка — насквозь.

5 марта

Денис научил Аню говорить Сашка-какашка. Я сегодня к ним прихожу, а она мне с порога: Сашка-какашка! Мы потом ужинали, и он за ужином ее спрашивает: Сашка — кто? — и она ему отвечает: какашка! Я подумал, может, он заодно научил ее говорить и Дениска-пиписка, и спрашиваю, а Дениска — кто? — а она подумала и говорит: ну как кто? Папа! Потом заметила, наверное, что я ждал от нее другого ответа и говорит: какашка! Потом подумала еще немного и крикнула: ВСЕ КАКАШКИ!

7 марта

В метро, когда я поздно вечером возвращался от родителей домой, в пустой вагон в самый последний момент, когда двери уже закрывались, зашел пожилой мужчина в поношенных брюках и военном пиджаке, со старым портфелем-дипломатом, посмотрел на схему метро и сел прямо напротив меня, а я редактировал один текст, работаю, и тут вижу краем глаза, что он открывает свой разваливающийся портфель и достает оттуда пистолет Макарова и пристально смотрит на меня, потом достает из портфеля патроны и начинает медленно заряжать магазин, я так испугался, что у меня от страха онемели ноги, пролет между «Строгино» и «Крылатским» большой, если он захочет меня застрелить — сможет хоть сто раз, и я ничего не успею сделать, мне было страшно, так страшно, как никогда в жизни, но, подумал я, с другой стороны, не надо нервничать, читал дальше, чему быть, того не миновать, интересно, если будет стрелять, то куда, а он вставил магазин, полюбовался своим пистолетом немножко, покрутил его в руках и засунул за пояс брюк. И мне стало легче, а потом уже была моя станция.

12 марта

Очередь в гардероб в Ленинке. Академические пенсионеры и ученые-неудачники, вонючие, с немытыми волосами, в засаленных костюмах или старых свалявшихся свитерах. С папками, набитыми листками, исписанными мелким почерком. Одному, толстому, с маленькой круглой лысой головой и красной физиономией, не понравился номер крючка, на который повесили его пальто, потом ему не понравилась ячейка, куда положили его портфель, и он стал требовать, чтобы портфель переложили в другую ячейку, но гардеробщик отказывался, и толстый обозвал его сукой, добавив, что все гардеробщики суки. В папке у него были выписки о механизмах функционирования экономики. За ним стояла женщина в малиновой кофте с бледным болезненным лицом, и он назвал ее коровой. Женщина в малиновой кофте все время пукала. Передо мной в очереди стоял худой ученый, лет пятидесяти, желтолицый с редкой бородой, в руках у него была прозрачная папка с какими-то формулами, я стал ее рассматривать и увлекся, он заметил и быстро спрятал папку от меня со словами: хуйли зыришь, сука.