Зоя Богуславская - Предсказание

– Ты разве пьешь за баранкой? – недоумевает Окладников.

– Не… – Каратаев улыбается, замедляет ход. – Разве что после смены, да и то чистый спирт. Знаете, как на Севере работать или в Сибири? Этот навык обогреться после длинного перегона – первое условие жизни. Ты небось дома только ликер жрешь?

– Как когда, – неопределенно бурчит Окладников.

– А ты? – Каратаев глядит на Митина. – Небось один коньяк?

– Зависит от обстоятельств. – Митин поеживается, думает, что бы это рассказать, лишь бы не слышно было, как в тишине зубы лязгают. – Ехал я как-то со Стариком, – начинает он. – Знаменитый на всю тайгу мужик был. Случай такой выпал, что надо было чистый спирт выпить. Продержался до конца – уж потом в машине сознание потерял.

– Так ты и со Стариком ездил? – изумился Каратаев. – Сразу б сказал. Это ж совсем другое дело! Коли Старик тебя взял, значит, ты чего-нибудь стоишь. – Каратаев неистово крутанул баранку, обходя какой-то бугор, матюкнулся – все же наскочил на что-то. – А зубы у Старика какие были? – спросил, когда дорога выпрямилась.

– Какие там зубы! Весь рот пустой, – не поддался на провокацию Митин. – Если бы ему зубы, может, он и не Старик вовсе оказался бы.

– Может. Кто его знает, – согласился довольный Каратаев. – Балакают, будто зубы ему в плену фашисты повыбивали. Слушай, – обратился он к Окладникову, – а твоя Дольских, она как, ничего? В смысле как женщина? Нормальная?

– Нормальная, – усмехнулся Окладников.

– И все у нее… в порядке? В любой момент?

– В любой.

Каратаев недоверчиво замолчал.

– Митин, а Митин, – позвал он, – расскажи про Старика. Как ты на него налетел?

Митину хотелось рассказать, но язык вдруг как отнялся, затопило голову воспоминание. О стране оранжевых листьев, о радости и тоске по вольной жизни, которые испытал, слушая рассказы Старика, о тогдашней своей неутолимой зависти ко всем едущим и плавающим – всем, кто изо дня в день окружен деревьями, уходящими в пылающие закаты.

– Балакают также, будто Старик на Колыме с кем-то там не поладил, – решил Каратаев навести его на нужную тему. – Он тебе не рассказывал?

– Кто ж о своих склоках рассказывает? – вставил Окладников.

– Каждый расскажет, коли переливается через край. Значит, ты с ним все же был? – свернул на свое Каратаев. – Чего тянешь, говори. Как же ты со Стариком состыковался?

– Как обычно, – пожал плечами Митин. – Случай. Подсел к молодому водителю. Веселый такой, чуть рябоватый парень, может, знаком тебе – по прозвищу Петрович? Нет? Так вот, забарахлила у него машина, еле-еле доползли. Он и говорит: давай либо на почтаря пересаживайся, либо на ЗИЛ-130, со мной никакого интереса тащиться тебе нет. Что делать, соглашаюсь. На станции он увидел кого-то. «Вона, – показал, – Старик, лихой мужик, у него ГАЗ-51». – Митин улыбнулся, вспоминая, как без единой задержки водитель прокричал Старику: «Егор Степанович, мое почтение, как здоровьишко, как бабы, вот парня в пассажиры не возьмешь, все же веселее коротать, спешит малый, а у меня знаешь какие скоростя». Так и познакомились.

Митин отвернулся к окну, и на него снова властно нахлынуло недавнее, точно в мозгу рычажок передвинулся. Как будто все это произошло сейчас и рядом с ним не Каратаев с Окладниковым, а Старик, Егор Степанович. Митину казалось, что он все это уж начал забывать. Хоть не бог весть сколько воды утекло…Тогда Петрович не сразу убедил Старика взять напарника.

Старик рассматривал Митина, Митин – его. Когда Старик молчал, ему можно было дать лет пятьдесят, когда беззубо шамкал – сверх шестидесяти. На вид – старый ростовский медвежатник, да и только! Но это лишь первое впечатление. Узкий лоб, глубоко запрятанные глаза с волчьим разрезом, распухший от мороза и жары нос, беззубый рот, запрятанный под усы и бороду, – все это в целом восхищало, как картина, сработанная дорогой, ее морозом, перепадами пыли и горячего песка, необходимостью мгновенно реагировать на опасность, братством и случайностями в пути, а еще и авариями, нехваткой питания, запчастей, человеческого голоса. На этом лице не было ни одного гладкого участка кожи – сплошь трещины, морщины, шрамы, выбоины, как на изъезженной мостовой.

– Если жрешь немного, – прошамкал Старик, закончив изучение Митина, – могу взять.

– Пью много, – соврал из подхалимства Митин.

– А что предпочитаешь? – ухмыльнулся тот.

– Спирт, – набирал Митин куражу. – А если нет, можно медовухой горло прополоскать.

– Спирт у меня найдется, – сощурил Старик узенькие свои глазки. – Только не верится чтой-то. Боюсь, на гонор давишь.

Митин выдержал его взгляд. Думал: главное – уехать, уговорить, а там как-нибудь выкручусь.

– Смотри, – процедил Старик, – форсу не перевариваю. Потому сейчас проверочку учиним. Ну-ка, Петрович, сбегай. – Старик протянул жестянку, смахивающую на котелок. – Отлей там у меня.

– Может, опосля? – попытался выручить Митина водитель.

– Ничего, ему баранку не крутить.

– Хорошо, – решил Митин, – только рюкзак заберу.

На размышление была минута. Пока бегал за рюкзаком, вспомнил, как ребята рассказывали про такие дела, незаметно остановился возле крана, зачерпнул воды, выпил до отказа – аж легкие выперли наружу, чуть еще во рту оставил. Потом подошел, а в руках Старика в кружке уж налито.

– Понеслись, – сказал Митин и влил спирт прямо в глотку, чтоб рот не обожгло.

– Ну как? – улыбнулся Старик своей подловатой, хитрющей улыбкой. Сам ни капли не принял.

Митин молчал. Здесь главное было не раскрывать рта, чтоб воздуху не набрать.

– Не ожидал, – удивленно пробасил Петрович…

– …И долго ты с ним мотался? – откуда-то издалека донесся голос Окладникова. Рычажок в мозгу Митина встал на прежнее место. – Так ведь и загнуться недолго.

– Нет, он ко мне хорошо отнесся, – возразил Митин, медленно вплывая в реальное пространство кабины. – В тот раз я заснул у него в машине. Он оберегал меня, ничего я не соображал после этого спирта. Наверное, Старик понял, в чем дело, но виду не показал. Сам-то он уже не пил в ту пору, я ведь потом много чего от него узнал.

Митин прикурил у Каратаева, пошевелил затекшими ногами.

– Такого опытного волка не встретишь больше нигде, – затянулся тот, выдохнув в ветровик.

– Да, Старик рассказывал, какой смертельно опасной была когда-то трасса, машины, говорит, бились, точно посуда при скандале. – Митин глянул в темноту. До сих пор ему не верилось, что это та же дорога – укатана, утрамбована, езжай себе на здоровье. Митин понял, что во все времена, при хорошей ли дороге, при плохой ли, другой жизни Старик не знал и не хотел. Дорога, по которой он перевозил металлолом, заменяла ему все радости. Нагрузится на базе, по пути еще подбирает, чтобы побольше довезти, – так из года в год семнадцать лет.