Зоя Богуславская - Предсказание

– Прекрасно, – чему-то обрадовался он, – хоть один человек не сошел с ума. Вот билет в Большой зал консерватории. – Он шагнул вслед за ней. – Сегодня там Тиримилин с новой программой. – Он посмотрел внимательно («Сейчас вспомнит», – все задрожало внутри), но он и теперь не вспомнил, просто оценивал свой выбор. – Беги, а то опоздаешь! – окончательно решил он. – Выдающийся музыкант нашего времени!

Любке хотелось спросить, почему же сам Куранцев не идет на концерт этого выдающегося музыканта, но снова, как в те разы, она не смогла противостоять его власти. И позже он с предательской легкостью распоряжался их отношениями, ее временем. Она взяла билет и подумала, как и в прошлый раз, что с этим человеком она пропадет. Больше ей не вырваться. Она вспомнила своего деда, который любил повторять, что бомба два раза в одну и ту же воронку не падает. А у нее вот падает и падает. Никто до Куранцева не мог с ней сладить, заставить ее делать не то, что хочется: ни Мотя и тетка, ни школьное начальство, ни врачи.

– Бери себе оба билета, – надумал он вдруг, что-то перерешив, – увидимся в антракте. Здесь я – до полдевятого, потом прямо в консерваторию. Запомнишь меня? – Он повернулся, стиснув ее плечо, на ходу чмокнул в ухо. – Гуляй, девочка.

Реальная картина их взаимоотношений с Володей вызывает у Любки сердцебиение, начинается одышка, нельзя копаться в этом. Все равно он не узнает, в какой она больнице, сбежала от всех – и привет. Когда провожал на вокзале в Тернухове, он не вник в ее ситуацию. Хотя что-то там сработало в его башке, почему-то он повел себя нетипично: подъехал после дневного концерта, потащился провожать. И придумал себе в Тернухове какую-то рок-группу из молодняка. Из-за нее? Всегда так получается. Она только надумает от него сбежать, да он все равно не приходит. Чтобы им быть вместе, надо одному изменить гороскоп.

Нехотя Люба поднимается с постели, оглядывает свою палату. Все то же. Посетителей еще нет, теперь бабы в Хомякову вцепились.

– Вот ты говоришь – на четыре года хватило. А что ты делала эти четыре года? – Тамара Полетаева принимается самодельной шваброй скрести пол.

– Пожила, как все люди. – Хомякова закутывается в одеяло по горло. – На закройщицу выучилась, в модное ателье поступила. – Она устремляет мечтательный взор вдаль. – В ателье я клиента встретила, хорошего человека, влюбилась без памяти.

– Ну и где он, твой хороший?

– На своем месте.

Женщины переглядываются.

– А сердце? – смягчает ситуацию Зина.

– Как будто и не было ничего. Потом снова пошло-поехало.

– Вот это да, во второй раз решиться! – включается с ходу Любка. – Это что ж, вроде запчастей, не поставишь – не поедешь?

– Припрет – и по третьему не откажешься, – из-за тумбочки подает голос Тамара.

– И чтоб из-за ателье, дамских юбок и брюк во второй раз под нож? Да ни за какие коврижки!

– А что такого-то? – таращит огромные глаза Хомякова. – Чем нож страшнее ревматизма? Или диабета? Диабет во сто раз хуже. – Она показывает глазами, чтоб закрыли форточку. Зинаида Ивановна мгновенно встает, закрывает. – Хирургия чем хороша? Наладили тебе орган, отремонтировали – и живи, ни о чем не думай.

– Сказала тоже! – Полетаева перестает скрести пол. – А помрешь?

– Все помрем. Мне медицина четыре года подарила, глядишь – и еще подарит. Каждый день, любое событие в жизни как чудо воспринимаешь.

– Я бы так не смогла, – вздыхает Любка. – По мне, если уж жить, то без ограничений, а если умирать, то уж сразу.

– Нет, вы только поглядите на нее! – вскидывается Зинаида. – Если тебе жить неохота, сиди дома, дожидайся, пока смерть придет, а ты почему-то сюда прибыла с нами лясы точить.

– Проявила слабость характера.

– Ах, ты, значит, тете одолжение сделала?

– Папе.

– Девочки, если хотите знать, – загадочно смотрит в окно Хомякова, – мои четыре заветных года после первой операции я на всю предыдущую жизнь не променяю. Вот иногда лежу и думаю, не будь на свете доктора Завальнюка… даже не так. Не прочти я однажды статью профессора Романова в медицинском журнале, так бы и отправилась на тот свет. И не узнала бы никогда, какие минуты в жизни попадаются.

– Какие, подруга? – посасывает морковку Тамара. – Об одной минутке хоть поведай нам.

Хомякова молчит.

– Как об этом расскажешь? – вздыхает Зинаида Ивановна. – Могу я, к примеру, рассказать, о чем передумаю за одну минуту? То-то.

– Привет, сестрички! – Люба вдруг направляется к двери, помахивает пакетиком с таблетками. У двери вспоминает о выволочке медсестры, рвет пакет на мелкие кусочки, таблетки сжимает в кулаке. – Придется технику безопасности соблюдать.

– Хулиганка ты! Смотреть противно! – отворачивается от нее Зинаида.

Люба бесшумно подкрадывается к ней сзади, обхватывает за шею.

– Не сердитесь, пряник наш медовый. Ради вас, специально, с завтрашнего дня начну новую жизнь. Господи, – заламывает она руки, – тоска какая! Бежать, что ли? И где-нибудь на дороге у куста цветущего жасмина околеть. Без проблем, без паники и родственников… Чем же все-таки порадовал вас дружок? – оборачивается она к Хомяковой. – Лилечка, уж очень охота про один мужской поступок узнать.

Хомякова будто не слышит.

– А ты с ним регистрировалась? – спрашивает Зинаида.

– Еще не хватало! – оживает та.

– Он предлагал? – недоверчиво смотрит Зинаида.

– Предлагал.

Снова недоверчивая переглядка. Ну, это уж Хомякова загнула, кто поверит, что баба от ЗАГСа отказалась.

– Что же, прикажете ему со мной погибать? С моими врожденными и благоприобретенными пороками? Такому парню не за что камень на шею вешать.

– И он радостно согласился, – констатирует Люба.

– Не соглашался, а я обманывала: мол, кончишь стажировку, устроишься как надо, тогда… Он, наоборот, все зудел: тянешь, мол, ты, Лилечка, с этим вопросом.

– И дотянула. – Зинаида деловито натягивает халат.

– Лилек, все ж таки ты обязана рассказать, уж очень охота про любовь, а? – просит Полетаева. – Уважь девочек.

– Правда, – присоединяется Зинаида, направляясь в уборную, – только меня подожди минутку.

– Что ж вы ее насилуете? – издевается Любка. – Тем более сейчас ваши родственники и друзья начнут возникать.

– Словами как объяснишь? – Хомякова оборачивается к Тамаре, потом достает из-под подушки пачку спрятанных сигарет. – Обыденщина получится. – Она быстро протягивает Любке сигарету. – По две затяжки, пока Зинаида не вернулась.

Обе закуривают, с наслаждением вдыхая дым. Потом Тамара открывает форточку, проветривает. Возвращается Зинаида, в руке у нее направление на утренние анализы.

– Давай, давай про любовь, – торопит она, принюхиваясь, точно собака. – А то сейчас мой объявится.