Зоя Богуславская - Предсказание

– Верь мне, – кидается к ее ногам Окладников. Он как в горячечном бреду. – Конечно, тебе надоели с приставаниями, но я тебе дело предлагаю. Поедем вместе. Или, хочешь, я останусь? Не смогу я тебя забыть, понимаешь?

– Понимаю, – кивает Клавдия. – Только сами подумайте, что хорошего, коли останетесь? – Она с ангельской кротостью оглядывает Юрку.

– Вот! Это тебе подарок, – достает из кармана Юрка массивный медальон на цепочке, отлитый из слитка золота. – Я одной женщине вез, а теперь все! Не вернусь к ней никогда.

Клава оценивает слиток, отодвигает руку Окладникова.

– Лучше паспорт покажи.

– Паспорт? – теряется Юрка. – Зачем тебе?

– Ну вот, – кротко улыбается она. – Хотите поселиться, а паспорта предъявить не можете.

Окладников вскакивает, бежит за сумкой. Тут же вваливается с Каратаевым. Под мышкой у того две рыбины, серовато-розовая их чешуя поблескивает влагой, через плечо переброшен круг копченой колбасы. Вся компания восторженно таращится на Каратаева.

– Ну, Санька! – всплескивает руками Клава. – Небось до Кукушкина скакал? – Она тихонько смеется. – Разделывай, – достает она длинный нож из буфета. – А то твой дружок с голодухи невесть что плел здесь.

– Не угадала! – хохочет Каратаев, беря нож. – Тебе и в голову не влетит, куда меня носило. Как говорится, не имей сто башлей, одну хорошую знакомую в аэропорту. Ну как, хватит нам погулять на посошок? – радостно щурится он на Окладникова. – До следующего лета, дорогой, увидимся мы обязательно, а сейчас мне обратно пора. Мы с Юркой о встрече уже договорились, – гордо кидает он Клавдии.

Этот парень был ему сейчас дороже всех радостей земных, Клава и та была придумана как подарок Юрке.

Митин отдыхал, ощущая непривычный покой, блаженную уверенность в будущем. Глядя на Клаву, он вспомнил, какой привлекательной девочкой была Ламара, когда он погнался за ней в стройотряде. Один только год минул, и он перестал замечать ее прелесть. Замечал круги под глазами, сбившуюся прическу, странную неловкость в движениях после рождения Любки. Что-то исчезло. И ворвалась в его жизнь Настя. Как это так получается, что после замужества у большинства женщин что-то уходит? У них – другие глаза, нет чего-то зазывного, какого-то манка, который влечет кинуться вслед. А у Насти ушло ли, с тех пор как они с Рубакиным обженились? Господи, какое счастье, что не развела его судьба с домом своим, с Любкой, Ламарой, ничего другого ему теперь не надо. Только с ними.

Как мало было отмерено оставаться им всем вместе, если бы он знал!

– Не придется нам, братики, до утра посидеть, – вздохнул Каратаев, входя с нарезанной колбасой. – Та знакомая в аэропорту шепнула, чтобы поспешать на Москву. А то непогоду объявят.

– Еще чего! – откликнулся Окладников. – Прогноз хороший. – Что-то долго он возился у вешалки.

– При чем тут прогноз? – Каратаев усмехнулся, вытер и сложил нож. – Им-то лучше известно, какая будет погода. А может, и ты задержишься? – поворачивается Каратаев к Митину. – Корреспонденцию ты отослал. Когда тебе надо быть?

– Вчера, – усмехнулся Митин. – Я уже билетом на поезд запасся.

– Так ты ж поездом опоздаешь?

– Обойдется, – возражает Юрка Каратаеву. – Скажет: мол, извините, обстоятельства резко изменились. Я вот тоже от врача скрываюсь. В таком виде, боюсь, он меня не поймет.

– Какие бы ни были обстоятельства, вам обоим надо явиться по назначению. Ничего не попишешь, – усмехается Каратаев.

– Мало ли что надо! А я все равно останусь, – говорит Юрка.

– Ну, это само собой, – соглашается Каратаев. Он поднимает стакан. – Понеслись, братцы! – Что только не намечтает человек в дороге, он этого наслушался вдоволь во время стоянок, да потом-то все на прежнее место укладывалось.

Митин отпивает глоток, решительно встает:

– Мне пора.

– Да ты что? – вскакивает Юрка, будто Митин его оскорбил. – Завтра уедешь. Куда на ночь глядя?

– Нет у меня в запасе времени, дело одно.

– Дело прежде всего, – соглашается Каратаев.

– Спасибо. – Митин быстро начинает собираться.

– Сейчас до шоссе, – напяливает куртку Каратаев. – А утром проводим тебя. Завтра. Правда?

– Какой разговор… – В глазах Юрки дикая тоска, словно он родного брата теряет. – Столько всего вместе перемололи! Остался бы ты, Матвей…

Митин вскидывает похудевший рюкзак. Не нравится ему эта картина.

– Помотаюсь по городу, – говорит, – сувениров наберу.

– Можно вас на минуточку, – неожиданно отзывает его Клава и манит рукой в кухню.

Митин следует за ней.

– Останься до завтра? – Она обхватывает его шею.

– Не могу. – Митина обдает жаром ее рук.

– Жаль, что спешишь. – Она смотрит с грустью. – Может, это последние твои счастливые денечки, чувствую, что-то с тобой случится. – Она смотрит поверх его головы. – Лиха хлебнешь ты, но все обойдется, все выровняется, только вот с женой… Есть ведь жена?

– Есть.

Клава приподнимается на цыпочки, глядит испытующе. Глухое, давящее состояние охватывает Митина. Словно в груди что-то застряло.

– Послушай, оставь адресок. – Клава уже не смотрит на него. – Мне хоть будет кому написать. Теперь я больше с поездами аукаюсь. Так дашь?

– Конечно, – суетился Митин, по-прежнему ощущая странную тяжесть в груди. Он достает блокнот с записями, вырывает листочек, пишет адрес как можно разборчивее. – Будешь в Москве, заезжай к нам. – Он прячет блокнот обратно.

– Спасибо, – расправляет Клава листок. – У меня проезд бесплатный. – Она вдруг гладит его по волосам и выталкивает из кухни.

С улицы врывается душный сырой воздух, пахнет хвоей, прелой зеленью.

– Погоди, у меня фонарь, – раздается сзади голос Каратаева.

Впереди Митина бежит зайчик света от фонарика, застревающий на желтой тропинке, усыпанной листьями, на собачьей конуре, на лающей собаке, в воротах уже запертого гаража.

– До завтра, – слышит он догоняющий его в темноте голос Окладникова.

Митин вдыхает пряный воздух, внутри отзывается тупой скользящей болью, но он уже шагает к остановке автобуса, с каждым шагом предвкушая завтрашнюю дорогу, еще один виток своей судьбы, который сегодня начинается за поворотом. А потом, быть может, ждет его тайна крошечного озера и вулкана, и что-то ведь зовет его окунуться в нее, постичь сокровенный смысл. Может, для него в каждом новом изгибе дороги, в неизменном ожидании радости за поворотом и есть счастье существования? С уже отлетающей, не трогающей его печалью он думает о Клаве, ее магической красоте и детской беспомощности и о тех незримых корнях, которые держат ее на земле вблизи большого города.

Утром, когда рассвет только-только занимается и Митин сползает со скамейки зала ожидания, где коротал оставшуюся часть ночи, он видит в окно на стоянке знакомый ЗИЛ. Из него деловито и хмуро выбирается Каратаев. Один.