Зоя Богуславская - Предсказание

– Эй, Митин! – завибрировал в тишине его басок. – Подъем!

Митин пошел навстречу, ощущая волну нежности, поднявшуюся в груди, почти родственную близость. За несколько дней пути он узнал этого человека лучше, чем мог бы за десять лет работы в одном учреждении.

– Юрка не выбрался? – Митин улыбнулся.

– Посидим на дорогу? – не поддержал его настроения Каратаев. – В зал зайдем и посидим. У меня все с собой. – Он хмуро подмигнул. – Полчаса-то у нас есть?

Они вернулись в пустой зал ожидания, присели к столу. Рядом устроились маленький юркий мужичок в кепаре и дородная, с круглым ртом, круглыми глазами и плечами его жена. Она обхватила огромную банку, в которой просвечивали огурцы и помидоры. При виде их парочка деликатно замолчала.

– Ты, случайно, сумку Юркину не прихватил? – зашептал, наклонившись, Каратаев. – Исчезла. Подумали, может, к тебе в рюкзак попала? Как в прорубь провалилась.

– Это кожаная, на молнии?

– Ага, ты же помнишь, он туда фото жены с надписью заложил, с самого Ярильска не расставался. В гостинице вроде была у него?

– Была. – Митину неловко за Каратаева, гасящего в глазах искру подозрительности.

– Дикая история! – отворачивается Каратаев. – Ведь у Клавки, кроме нас троих, никого не было? Что ж получается?

– Нет, Саня! Случайно ничего я не прихватывал. И не случайно – тоже. По этому вопросу ты мог не беспокоиться.

Каратаев чешет в загривке.

– Все перевернули, весь дом. Я ж говорил ему: как она к Матвею попадет? Чушь! Решили, чтоб не думать… – Он смотрит виновато.

Митин поднимается. Ему уже не хочется говорить. Его вдруг невыносимо потянуло в дорогу, домой.

Предчувствие надвигающейся беды? Клавины слова о жене? Вспомнилось лицо Ламары, когда он вернулся в семью, ее жалко улыбающиеся губы, подобие радости в глазах и пронзающий застывший укор. Да, пора возвращаться. Истекли его сроки.

Через час они с Каратаевым движутся вдоль московского поезда, ищут предпоследний вагон.

– Куда ж он без паспорта подастся? Адрес врача, история болезни – все в этой сумке. – Каратаев хватает его за руку. – А Клавка как раскипятилась!

– Может, это она сама? – предполагает Митин.

– А ей-то зачем? На кой ляд ей сдался окладниковский паспорт?

Они уже стоят у вагона.

– Нет, плохо ты ее знаешь. – Каратаев торопливо обхватывает шею Митина. – Ну, бывай! Коли на будущий год в Ярильск соберешься, снова тебя подвезу! – Он смеется. Не очень-то весело смеется.

– Куда денусь, – улыбается Митин.

– Вы, значит, из Ярильска, сынки? – трогает его за плечо мужичок, сидевший с дородной женой позади них в зале ожидания. В руках у него картонка. – Мы разговор ваш услыхали.

– Из Ярильска, – кивает Каратаев.

– А на чем прибыли? Уж извините наше любопытство. – Дородная супруга властно отодвигает мужа, хватает Каратаева за край куртки.

– Своим ходом, мамаша, – раздражается тот. – А вас, собственно, что занимает? Обратного попутчика ищете?

– Сына мы оттуда встречаем, – говорит мужичок искательно. – Уж, поди, третьи сутки на вокзале.

– А кто он в Ярильске? – с интересом оборачивается к нему Каратаев.

Мужичок смотрит на жену, словно спрашивая, отвечать ли на такой интимный вопрос.

– Вряд ли вы его знаете, – распахивает глазищи та. – Он актер. Из здешнего театра ушел, в Ярильск подался. А там вот не поладил. – Она исторгнула из глубины тяжкий вздох. – Теперь надумал в Москву перебираться. Хорошему, говорит, актеру в Москве завсегда место найдется. Столица, одним словом.

– Как ваша фамилия? – уже предчувствует ответ Митин.

– Окладниковы мы. Грозился прибыть в среду, а вот – нету.

– Сын ваш, значит, Юрка Окладников? – таращится Каратаев.

– Вот именно что. Живем не близко, – жалуется мать. – От производства оторвались, а оно у меня живое, ждать не может. – Она улыбается, ямочки играют на щеках, подбородке, в углах рта. – Свиноферма, одно слово.

Каратаев разглядывает Юркину мамашу как привидение.

– Не убежит твое производство, – перебивает ее мужичок. – Юра у нас завсегда так. Если что скажет – чтоб в точности не жди, но обязательно будет.

– А может, случилось что? – вдруг предполагает мать Окладникова.

– Ничего не случилось, – говорит Митин. – Дело у него, подзадержался.

– Ну вот, я же тебе говорил! – торжествующе смеется папаша. – Вы что ж его, сами видели?

Митин кивает.

– Дык сколько ж его ждать, – с хитрой деловитостью смотрит на него мамаша. – Их-то по науке кормить надо, а Манька вес упустит, все порося враз похудают. – Она замолкает, выжидая. – Опять же с провизией что? Специально резали, жарили. – Она раскрывает картонку, в воздухе повисает запах зажаренного поросенка.

– Значит, вы постоянно на свиноферме работаете? – мрачно уточняет Каратаев.

– Вот-вот, – суетится мужичок. Его юркое маленькое личико сияет. – Ей беспременно надо обратно. Еще вчерась предлагал отправить. А она ни в какую.

– Либо дождемся его вместе, либо вместе уедем, – решает свинарка.

Раздается гудок, проводница предупреждает об отправлении.

– Счастливо встретить! – Митин влезает на подножку, машет рукой старикам.

Каратаев молча протискивается вслед за ним.

В вагоне Митин бросает рюкзак на полку, потом оба присаживаются, молчат. Неохота прощаться во второй раз.

– Что расстраиваться, Саня, – вздыхает Митин. – Сколько у нас всего еще впереди!

Каратаев отводит глаза, хлопает Митина по спине.

– Подумаешь, разыграл нас, велика беда, – успокаивает его Митин. – Что это изменило?

– А папаша – посол? А Марина Дольских? – сипит Каратаев. – А кинокартина «Двое под дождем»? Я-то пожалел его, думал, погибает… Такой звездный человек, думал. – Каратаев бросается из вагона. – Ну артист!

…Конечно, тот виток странствий многое добавил к его жизни, но что-то, быть может, и вычеркнул.

Не успел он подлататься, почувствовать вкус тепла своего дома, которого чуть было не лишился, как обрушилось на Митина несчастье, страшнее не придумаешь – ослепла, а потом умерла Ламара. Долго потом Митин не видел ничего вокруг – цветения лип, летящих облаков. Когда наступил день, в который он остался один с маленькой Любой, опустошенный, потерявший вкус к жизни, – язва, притихшая на время, завладела им окончательно. Митин знал, что она справилась с ним, потому что сдали нервы, что бы там врачи ни утверждали. Много лет спустя он нашел подтверждение своей уверенности в работах Легкова. Стресс подрывает иммунную систему, организм не оказывает сопротивления, и человек болеет: гриппом ли, воспалением почек, нарушением пищеварения или кровообращения. «При чем здесь насморк, если его с работы сняли?» – говорят друзья. Очень даже при чем.

После смерти жены Митин угодил в больницу. Старуха Варвара потребовала консультации у какой-то знаменитой профессорши Мелеховой, та перевела Матвея к себе в отделение, начала лечить режимом, диетой и новым лекарством, название которого не выговоришь. И Митин выпутался, все зарубцевалось. В день выписки из больницы Крамская принесла ему в палату заказное письмо из Семирецка.