Олег Слободчиков - Сезон

— Смотрите, фокинские не откажутся и опять у них зарплата будет больше… И еще начальник партии обещал банкет по окончании сезона.

— Да пошел он… На наши деньги нас угощать… Давай, закрывай шурф, выдернем на-гора технику и по домам.

Паша посидел, свесив голову. Страсти утихали. Он получил свое сполна. Вздохнул, тяжело поднялся, не глядя на рабочих, вышел из вагончика. Ветер с песком и снегом снова начал свою работу: рвал, обдирал, студил.

Молчавший Интеллигент вышел следом, глубже натянул шапку, уткнулся носом в ворот телогрейки, догнал Пашу.

Они вошли в склад, Паша достал откуда-то замусоленный журнал, полистал его, вскинул глаза на сочувственно молчавшего проходчика, криво усмехнулся:

— Он мне целую лекцию прочитал по экономике и социологии.

Говорил: «Что будет, если каждый рабочий станет зарабатывать по тысяче в месяц?» Мол, нарушится какой-то баланс и тем, кто получает по сто пятьдесят — хоть в петлю!

— Демагог! — брезгливо скривился Интеллигент. — Если десять рабочих, у которых впереди безденежная зима, получат за месяц то, что заработали за два, — значит, в Африке слоны передохнут. А то, что сам круглый год получает в три раза больше оклада, в порядке вещей — элита!.. Не расстраивайся, переживем!

Паша поднял на него глаза. Они были еще красны от ветра и песка, но в них уже поблескивали упрямство и злость.

— Думаешь, Максимов получил первый пинок и сломался? — Выкинул в сторону поселка руку со сжатым кулаком в откровенном неприличном жесте:

— Нас бьют, а мы толстеем! — Помолчав, добавил: — И умнеем тоже!

Игорь на какое-то мгновение смутился, но тут же рассмеялся сам над собой: деньги бы не помешали, но ему не было дела до бухгалтерских законов, он здесь временно.

— Гнусная, конечно, история, — сказал, посмеиваясь. — Но, какая иллюстрация к нашим разговорам… Нравишься начальнику — можешь не работать и получать премии, не нравишься — всегда найдется причина не выплатить тебе деньги. Отсюда и полуфеодальные производственные отношения. И так везде, на производстве, в науке…

Паша молчал. Ему было не до споров. Проходчик встал.

— Ладно, Максимов, действительно, все может быть и образуется…

Когда-нибудь.

На фокинском шурфе монотонно выскакивала из ствола заледеневшая бадья с породой. Звенела мокрая руда, ссыпаемая в вагонетку. Бригаде еще долго работать — там только начали проходить последнюю рассечку. На первом шурфе оживление. Интеллигент выдергивал костыли, сбрасывал с эстакады рельсы, бил кувалдой по ограждениям: ломать — не строить!

Динозавр сидел в кэша, двумя руками тянул на себя рычаг тормоза, стальной трос звенел струной: поднимали скреперную лебедку. Главный инженер партии был возле шурфа: тридцатилетний парень в меховой шапке с простым лицом, которое, оторвав взгляд, уже через секунду не можешь восстановить в памяти, присматривал, как бы проходчики не продали шоферам бревна. Они были нужны ему самому.

— Лопнет трос! — бросился к кэша. — Немедленно опусти, говорю, попробуем автокраном поднять… Опусти…

Динозавр, не отпуская рычага, с красным напряженным лицом, выругался:

— Не лезь под руку!

Лебедочный мотор напряженно выл, но медленно потянул вверх почти тонну металла с сорокаметровой глубины. Когда скрейпер лег возле шурфа на породу, обиженный главный инженер снова подбежал к Динозавру.

— Ты, Коля, со мной так не разговаривай. Мог сказать: Иван Александрович, вы не правы, мы уже не раз поднимали лебедку кэшой. Если осторожно, то трос выдержит.

— Так чо вы под руку лезешь?

Разъехались проходчики. Шурфы затопило водой. Шоферы и бурильщики давно выдернули бревна крепи, которые смогли достать сверху.

Над пустыней носились студеные ветры. Песок наметало в щели вагончика, брошенного возле шурфов. Еще недавно здесь жили, спорили люди. А теперь зима. Летит над землей скудный колючий снег, не задерживается: ветер срывает его вместе с песком и уносит в сторону призрачного горного хребта, по направлению южной рассечки, уже давно затопленной грунтовыми водами. Хлопает на ветру ставня пустого вагончика с несколькими драными телогрейками и с парой дырявых сапог.

За окнами кружился и мягко падал снег. Игорь сидел в библиотеке, обложившись книгами. Он пришел, чтобы заняться своим понятным и знакомым верхним палеолитом. Такая возможность появилась. За сезон он заработал втрое больше, чем раньше зарабатывал за год научной работой.

Его жена стала женственней и веселей, теща относилась уважительней, да и сам он чувствовал себя уверенней, не поддавался на унизительные предложения по новой работе.

Из любопытства ему хотелось проверить несколько полузабытых исторических фактов, связанных с местами, где работал летом: Сарыишикатрау. Никто в партии не упоминал древнее название тех мест.

Литература по палеолиту час за часом оставалась лежать на краю стола.

Игорь читал о борьбе династий и племен, о том, что когда-то сдавал на экзаменах и вскоре забывал. Тогда беспокойная и жестокая юность человечества вызывала в нем почти бессознательную брезгливость бессмыслицей страданий и крови. И вот, уже несколько часов он не мог оторваться от этих удивительных книг.

Менялись народы, менялись этнические типы, и каждый новый народ врастал в эту землю. А пустыня, несмотря на кровавые жертвоприношения, оставалась все такой же равнодушной загадкой: не то старухой, не то девочкой. Что обещала? Чем обнадеживала идущих на смерть?

Там зной и холод одинаково люты, почти неземная, по скудности, жизнь. Пропылит тушканчик, изредка проскочит тощий заяц, облепленный клещами, худой, облезлый корсак пробежит по следу обескровленного зайца.

Зато в избытке ползучих гадов, летающих кровососов, клещей. Здесь одна плата за жизнь — кровь!

И удивлялся сам себе Игорь, что сезон в геологии вспоминается даже с ностальгией и его, как свет мотылька, влечет этот гипноз крайностей, свойственный пустыне.

Погруженный в спокойные мысли, он возвращался из библиотеки.

Хотел перейти улицу, на него надвигался москвич, но вместо того, чтобы проскочить, стал притормаживать и остановился.

— Интеллигент?! — Из-за опущенного стекла высунулся Мишка Лаптев в дурацкой меховой шапке. Каска ему больше к лицу.

— Лапоть?! — вслух удивился Игорь и сел в кабину.

Мишка стал рассказывать о знакомых, кто, где и как пристроился на зиму, про Пашу, который в управлении экспедиции на собрании по подведению итогов года устроил большой скандал.

— Концерт! Обозвал всех конторских жуликами. Командуете, говорил, потому что руководить лень. Чтобы руководить — работать надо и думать.

Кулаком по столу стучать проще. Да только прока от этого мало. Что там было! — закатывался от смеха Лаптев. — Я думал, его разорвут, но даже не уволили, сам ушел и устроился на «ящик», в Оборонку, собирает крепкую бригаду бить шурфы. Проверочка там — зашибись! Меня взяли, Динозавра, Хвостова, Славку, Хасана отшили за срок, Китайца — видно, за то, что родился в Харбине и потомок белоэмигрантов. Косой с Фокой мылились, но получили отлуп от Паши. А про тебя он спрашивал, просил нас, если встретим, дать тебе его телефон. Позвони, если надумаешь. В Оборонке — порядок, там на деньги не скупятся…