Олег Слободчиков - Под нами бездна

Вскоре он вышел на ее стоянку. Сначала почувствовал носом запах свежего костра. Потом увидел его — неряшливое, с далеко выгоревшим дерном, но погашенное кострище. Здесь были брошены куртка с оторванным рукавом, котелок и прожженная пуховка. Подружка паниковала. Она считала, что Байкал и жилье уже где-то рядом, но прошла только половину пути. Федор затолкал в рюкзак брошенные вещи и побежал дальше.

Туристку можно было принять за пень, если бы не яркая жилетка. Она сидела под старым кедром, обхватив колени руками и уткнувшись в них лицом. Услышав шаги, медленно подняла голову с усталыми воспаленными глазами, в руке блеснул ствол. Федор упал за дерево, успев крикнуть: «Не стреляй!» Над головой шлепнулись в кору две пули, еще три пропели, отрикошетив, где-то в стороне.

Как только стрельба прекратилась, он поднял голову и увидел, что тонкий ствол пистолета несуразно торчит, а затвор зафиксирован. Пока Подружка не переменила обойму, он выстрелил картечью по кроне кедра. Хвоя, кора и труха водопадом обрушились на девицу. Та завизжала, закрывая глаза ладонями. Пистолет выпал из ее рук. В следующий миг Федор подскочил к ней и, опустившись на колени, обнял за плечи, похлопывая ладонью по спине.

— Ну, все-все, дочка! Успокойся! Я — лесник, зачем же ты в меня стреляешь?

Скалолазка зарыдала, захлебываясь слезами. Ее руки, упиравшиеся ему в грудь, ослабли и обвили его шею. Федор покосился на землю и коленом прижал разряженный пистолет неизвестной ему системы.

— Вот ведь! — задрал он голову, разглядывая кедр. — Ни за что ни про что такому красавцу ветки попортил.

— Какие ветки? — отстраняясь, удивленно спросила она тоненьким голоском подростка, который так не вязался с крепкой спортивной фигурой, и стала вытирать опухшие глаза костяшками пальцев.

Ее ладони были покрыты сплошной кровавой раной. Она взглянула на них, и глаза ее вновь наполнились доверчивыми слезами:

— Руки болят! — плаксиво всхлипнула детским голоском и протянула ладошки к его лицу.

Федор подул на раны, удивляясь, что девушка смогла такими руками разводить костры, стрелять.

Она не бросила веревку, когда сорвалась ее подруга и из скалы выдернулся крюк. Силы были не равны, но она сжимала пальцы даже тогда, когда веревка стала жечь ладони раскаленным железом.

При всей неприязни к туристам Подружка вызывала у лесоинспектора чувство уважения.

— Сейчас мы тебя полечим. У меня для таких ран есть хорошее лекарство. Заживет как на собаке.

Федор наконец сбросил с плеч рюкзак, поднялся на ноги, мимоходом сунув в карман пистолет, достал бинт, вату, склянку с мазью и ампулу новокаина. Обезболив рану, приложил к ней вату с мазью и стал бинтовать, приговаривая:

— Немного пощиплет, но ты потерпи: ты — девочка взрослая.

Скалолазка застонала, засучила длинными ногами, но руку не вырвала, позволив ему закончить перевязку. Затем доверчиво протянула другую.

— Вот и умница! — похвалил Федор.

Наконец он разглядел ее. О возрасте скалолазки сейчас трудно было судить. Ей могло быть и двадцать пять, и тридцать пять лет. Растрепанные густые русые волосы еще сохраняли форму какойто пышной прически. Широкий лоб, очень большие глаза, опухшие выпяченные губы и маленький, подрагивающий подбородок… Голосок, с которым никак не вязались рискованные увлечения и пистолет. Но, так или иначе, эта девушка или женщина имела прямое отношение к гибели двух людей и если не подстрелила его самого, то только благодаря тому, что он за последние двадцать пять лет своей жизни пережил много неожиданностей на таежных тропах.

Федор быстро развел костер, приготовил ужин и ночлег, хотя до сумерек оставалось еще часа три.

Накормив скалолазку из своей ложки, как ребенка, он стал собираться.

— Вы уходите? — спросила она, и в глазах ее снова заполыхал страх. — Куда?

— К потемкам вернусь. Мне свою работу надо закончить, — ответил он уклончиво. — Сиди здесь и жди. — Достал из кармана пистолет, освободил возвратную пружину, вынул пустую обойму. — Патроны есть?

Она кивнула на нагрудный карман жилетки. Он вытащил из него запасную обойму, вставил в рукоять, клацнув затвором, загнал патрон в ствол, поставил пистолет на предохранитель, сунул его во внутренний карман пуховки, которую подобрал на стоянке, и накинул ей на плечи.

Она бросила на него взгляд, быстрый, испуганный, испытующий.

— Жди! — кивнул Федор. — Только в меня больше не стреляй: посмотри сперва кто, спроси, что надо, а потом… А дальше действуй по обстоятельствам.

— Вы все знаете, да? Вы видели его? — спросила она, и глаза ее снова начали наполняться слезами.

— Кого? Бича в подпаленной шинели?

Она кивнула, глядя в сторону.

— Видел, — усмехнулся Федор, перезаряжая двустволку. — Хотел пристрелить, а он сиганул по склону шустрей козла. Шагов на двести оторвался — из дробовика не достать было. Я его знаю.

Появится — стреляй на убой, ни о чем не спрашивай.

Ее глаза стали в пол-лица, как у стрекозы, опухший ротик раскрылся, маленький, кукольно округленный подбородок задергался.

— Он жив? — охнула она.

— А что ему сделается? Таких ни медведь, ни клещ не берут. Кстати, осмотрись насчет клещей. Не скучай, через пару часов я вернусь. Завтра к полудню будем дома.

Налегке он вернулся к месту, где лежал убитый. Неподалеку от тела упавший кедр вырвал из земли корни с дерном и землей. Федор пробрался к ним по лежащему стволу и обнаружил под комлем довольно глубокую яму. Прислонив ружье к дереву, стал расширять ее с помощью охотничьего топорика. Земля здесь, вдали от Байкала, уже оттаяла, и ему удалось углубиться почти на полметра.

Отдохнув, он снял с ружья наплечный ремень, тем же путем вернулся к телу, постоял над ним и, пропустив ремень убитому подмышками, рывками поволок его к яме. Тело оказалось нелегким, а тащить его пришлось через кустарник и валежник, переплетенный стеблями сухих трав. Минут через пять Федор вспотел и даже пожалел, что выкопал яму так далеко от покойника. Во время очередного рывка у того из-под лохмотьев вывалился маленький алюминиевый крестик, висевший на шее, на грязной тесемке.

— Как же ты дошел до такой жизни? — пробормотал Федор, внимательней взглянув в лицо убитого.

Ноги покойного в яме не умещались. Лесник и копал-то ее в расчете, что положит его боком.

Крестик на шее спутал все планы. Он провозился еще с полчаса, но уложил мертвого на спину и, перекрестив, засыпал землей. «Бог тебе судья и земля пухом…» — пробормотал. Поколебавшись, в той стороне, куда «смотрело» лицо зарытого, вырезал на коре дерева крест. «Молись, вдруг и поможет! Для себя жил, сам себя и отмаливай!» — перекрестился, замаскировал могилу, отошел на несколько шагов, остановился, внимательно рассматривая окрестности. Человек опытный мог понять, что место не чисто. Мог раскопать тело оголодавший медведь. Если бы не вырезанный на коре крест, через полгода уже никому бы в голову не пришло начинать следствие из-за останков таежного бича.