Дарья Сойфер - Статус: бывшая [litres]

– Потому что это… подло? – хмурилась Таня.

– Ох, Тандыр. Подло – изменять, врать и не давать тебе на работу устроиться. А составить парню компанию на вечер – милота и благотворительность.

– Я сама за себя заплачу! – Таня сжимала зубы с гордым видом, а в уме перебирала заведения, в которых можно поесть за разумную сумму, не толкаясь перед этим в очереди с подносом.

– Да хоть и за него, дело твое! Но у него-то работа есть, а у тебя – нема. Ты, главное, выясни, кого они там из журналюг позвали, вот и все.

– Ага, шикарное свидание! – язвила Татьяна. – Он мне: «Как ты чудесно сегодня выглядишь!» А я ему: «Спасибо. Не накидаешь список приглашенной прессы?»

– Не придуривайся! Выясни хотя бы, что за газеты. Потом наберешь им, мол, здрасте, я от Байгозина, не напомните, кто там собирается, мне надо уточнить время.

На это Таня не знала, что ответить. Нет, план был, конечно, сомнительным. Во-первых, в редакции бы, скорее всего, просто покрутили бы пальцем у виска. Мол, что мы вам будем напоминать, вы с человеком уже давно общаетесь. Во-вторых, она не была уверена, что Красков осведомлен обо всех этих вещах. Нет, если Байгозин решил уйти в глухую оборону после случившегося, то он мог выдать Краскову списки, чтобы ни один лишний человек на лекцию и последующую пресс-конференцию не просочился. Но все же здравое зерно в Люськиных словах было, и кое-что Таня выяснить могла.

Она и раньше вела переписку с журналистами. Некоторых знала лично, и вряд ли Байгозин затребовал во всех изданиях новых людей. Он ведь считал, что диверсию устроила Савицкая, а Таню всерьез не воспринимал. Да, он заблокировал ее рабочую почту, да, лишил администраторского доступа в группу. Но память-то он ей стереть не мог! Наверняка поручил все Леночке, и она организовала все впопыхах. Шутка ли: пресс-конференция за несколько дней! Кому-то сильно припекло после позорного ролика, и этот кто-то захотел во что бы то ни стало прокачать репутацию перед «Синтезией».

Сколько Таня знала Байгозина, он все грезил этим форумом. Для любого мало-мальски амбициозного коуча (а других, как правило, и не водится) «Синтезия» значила так же много, как красная ковровая дорожка для кинорежиссера. И соблазн лишить его этой мечты, подменить премию «Оскар» на «Золотую малину» был слишком велик. Если добраться до прессы, если убедить их, что обличительная статья станет информационной бомбой и принесет изданию куда больше, чем жалкие подачки Байгозина, то «Синтезии» для тренера номер один может не случиться вовсе. Либо он затрусит и на публике не появится, либо все же гордыня возьмет верх, и тогда Байгозин лицом к лицу столкнется с последствиями скотского поведения. Увидит, к примеру, пустой зал или попадет под град тухлых помидоров. Что бы ни случилось, его карьера гуру на этом или пошатнется, или закончится. И тот, и другой вариант Таню устраивал. Хотя бы потому, что после этого любой нормальный работодатель не станет доверять словам лжеца и мошенника, и Таня спокойно устроится куда захочет. Может, даже найдет способ донести правду до Ларисы и будет получать неплохие деньги в клинике пластической хирургии. А если по Таниной вине Красков останется без работы, то она костьми ляжет, чтобы пристроить его куда-нибудь. В конце концов, в модных клиниках безопасность должна быть на высшем уровне.

Именно так Таня утешала свою совесть, когда звонила Ване, назначала время и наряжалась перед зеркалом, как будто готовилась стать главным блюдом на жестоком ритуале жертвоприношения. Хотя по факту именно Краскова она использовала в роли барашка. Надела самую закрытую блузку, самую серую и бесформенную юбку, чтобы никакого намека на продолжения Ваня не углядел, даже рассмотрев ее через армейский бинокль. В такой юбке Таню бы не просто пустили в самый строгий мужской монастырь, но и приняли бы за послушницу соседней женской обители. Если бы кто-нибудь однажды додумался создать антисексшоп, магазин, призванный бороться с человеческими пороками, то там, на главной витрине, аккурат между поясом верности и книгой о венерических болячках, повесили бы именно эту юбку.

Конечно, Тане не хотелось, чтобы в кафешке ее приняли за голь перекатную и выставили бы за порог, прежде чем она успела бы попросить меню, поэтому она все же подкрасилась. Но безо всякого сексуального подтекста. Ни красной помады, ни блеска, ни кокетливых стрелок. Словом, если бы она в таком виде возвращалась домой посреди ночи, пьяно пошатываясь из стороны в сторону, – даже тогда ни одна околоподъездная старушка не назвала бы ее проституткой.

Из всех кафе в округе Таня выбрала вегетарианское. И совсем не из-за идеологических соображений, просто там было недорого, малолюдно и, – что особенно приятно, – не продавали алкоголя. Всяких тонизирующих напитков с травами, лепестками и загадочными экстрактами – сколько заблагорассудится, но все они вместе взятые не настроили бы двухметрового сурового мужика на игривый лад. Таня лишь надеялась, что Красков – не знаток тантрического секса и не возбудится от запаха благовоний и тренькания духовной музыки.

Люська хоть и осудила облик соседки, хоть и проворчала что-то себе под нос насчет старой девы, но Таню все же из дома выпихнула. На долю секунды Тане захотелось вернуться в детство, в те годы, когда не зазорно вцепиться руками и ногами в дверной косяк и верещать что есть мочи: «Не хочу! Не буду!» Да, тогда Тане еще казалось, что вот она вырастет и будет делать только то, что вздумается. Но возраст приносит смирение. Ты по-прежнему ходишь туда, куда не особо хочется, ешь ту самую противную кашу, но уже не потому, что над душой стоит мама, а потому, что гастрит, поджелудочная, и вообще – так надо. А еще это гадкое взрослое слово «целесообразно»!

Когда Таня толкнула дверь вегетарианского общепита, возвестив о своем приходе перезвоном колокольчиков, Красков уже ждал ее за столиком. Сказать, что он не вписывался в окружающую обстановку, – не сказать ничего. Посреди всеобщего отречения от мирских благ, в стенах с изображениями Ганеши и Кришны, горой возвышался простой пролетарий. Ради свидания он надел парадную белую рубашку с коротким рукавом, застегнул ее на все пуговицы и сверху старательно завязал полосатый галстук. Тот самый, что был куплен еще к выпускному, чтобы потом украсить шею хозяина на свадьбе, пятидесятилетии и в гробу. Если у Байгозина в шкафу для галстуков был выделен отдельный отсек, то у Вани за всю жизнь галстуков было, видимо, всего два: гражданский и форменный. И форменный остался в прошлом вместе с погонами и табельным оружием.

Длинноволосые люди в льняных балахонах и сандалиях, увешанные бусами и прочими атрибутами высокой духовности, забыли об отрешении от суеты и недоверчиво косились на лысого мужика. Казалось, они опасаются, не подослали ли к ним коллектора или это просто санинспектор, который хочет прикрыть их излюбленное кафе.