Фрэнсин Проуз - Изменившийся человек

Дэнни ведет Макса в гостевую комнату, укладывает его на нижнюю койку, помогает разуться.

— Приятель, — говорит он, — у тебя ноги воняют. — А потом продолжает: — Догадайся, где мама.

— Как где? На ужине, да?

— В больнице. В приемном покое.

Макс так потрясен, что про слезы забывает тут же.

— Что случилось? Что с мамой?

— С ней все в порядке, — говорит Дэнни. — Это у Винсента был какой-то приступ аллергии, из-за орехов, прямо во время ужина.

Макс удивленно моргает и садится. Дэнни с удовольствием отмечает, что брат уже не выглядит нюней, собрался, сосредоточился.

— А Винсент как? — спрашивает Макс.

— Мама говорит, все хорошо, — отвечает Дэнни. — Он успел сказать речь, хотя чуть ли не умер.

— Прямо на ужине? — Макс даже улыбается. — Быть не может. Потрясающе .

Как только Бонни замечает среди тех, кто смотрит, как Винсент у нее на руках приходит в себя, Эллиота Грина, она понимает, что поездка в больницу обеспечена. По причине юридической ответственности. Бонни хотела бы знать, что Эллиот нашептывает Мейеру. Уж не пугает ли тем, что Винсент может подать на них в суд?

Мейер подходит к Бонни и говорит:

— Давайте отвезем Винсента в Ленокс-Хилл. Эллиот советует.

— Хорошо, — соглашается Бонни. Она этому даже рада. Пусть молоденький интерн ее обнадежит, скажет, что никакой отложенной реакции не будет и через восемь часов Винсент — уже в ее доме — не вырубится во сне.

Винсент неуверенно садится. Все осторожно расступаются, чтобы ему было попросторнее. Бонни, собственно говоря, могла бы уже и встать. Но послания, которые отправляет мозг ногам, остаются без ответа. Может, ноги занемели или она боится, что упадет. А может, она напугана больше, чем думает. Ей даже кажется, что она вот-вот сама потеряет сознание и тогда уж точно вечер удастся.

Кортеж из черных авто, который, отъехав от музея, пересекает Пятую авеню и направляется на восток, к больнице, возглавляет машина Тикнора — а как же иначе. Ни о чем другом Ларри даже слышать не хотел. Герой, который делал Винсенту искусственное дыхание, не намерен ограничиться первым актом.

Лора Тикнор едет впереди, с водителем, а Ларри садится назад, где между ним и Бонни зажат Винсент. Бонни не хочет и думать о том, чем это может обернуться для фонда. Важно только одно — Винсент жив. И все же она не может не отметить, что столь рьяное участие Тикноров предсказывает немало хорошего в будущем. Теперь они, раз уж спасли жизнь юноше, ставшему лицом организации, непременно будут ее поддерживать.

— Что же я теперь, без десерта? — говорит Винсент.

Все радостно хихикают.

— Забудьте о нем, — отвечает Бонни. — На десерт наверняка ореховый торт.

— Мне очень жаль, — говорит Винсент. — Хреново получилось.

Тикноры наверняка понимают, что Винсент сказал «хреново» только потому, что едва не умер. Видимо, пострадали участки мозга, ответственные за умение подать себя. Поначалу Бонни приняла способность Винсента по-хамелеоньи меняться за приспособленчество, но давно уже поняла: он просто хочет, чтобы все было хорошо. Она сама хочет того же. И вообще, чего ради Бонни переживать, что Винсент сказал при Тикнорах «хреново».

— Хреново получилось у службы кейтеринга, — говорит Ларри. — Вот они действительно хреново сработали.

Наконец Бонни разобралась, что к чему. Винсент — он как кинозвезда. Ларри Тикнор пытается говорить со звездой на одном языке. Винсент теперь не просто расист-отморозок, не какой-то балбес из пригорода. Он серьезный парень, он чуть не умер ради того, чтобы закончить речь. Он сделал все возможное, чтобы доказать, насколько глубоко он переродился, насколько искренни его убеждения. Он вел себя отважно, и Ларри Тикнор это понимает.

— Я во всем виновата, — говорит Бонни. — Я обязана была перепроверить меню. Я точно предупреждала, но…

— Теперь налево, — говорит водителю Лора.

— Понял, — отвечает он.

— Энрике, вам-то я зачем говорю? Мы сюда ездили тысячу раз. — Лора оборачивается к Винсенту и Бонни, объясняет: — С нашим сыном постоянно что-то приключается. Все потому, что у него синдром дефицита внимания.

— Сколько вашим детям? — спрашивает Бонни.

— Джейку тринадцать, скоро четырнадцать, — говорит Лора. — А Бруклин шесть. У вас дети есть?

— Два сына, — говорит Бонни. — Двенадцать лет и шестнадцать.

У них с Лорой Тикнор общая тема для беседы. Мальчиков она оставила с их эгоцентричным отцом, который наверняка как-нибудь да оскорбит их чувства, пусть и ненамеренно. С ним и с Черной вдовой Лорейн. Бонни бросила своих сыновей, зато теперь есть о чем поболтать с Лорой Тикнор.

— У Бонни отличные мальчишки, — говорит Винсент.

Значит, мозг у него не так уж и пострадал. По крайней мере, не пострадала та его часть, которая понимает, какое впечатление произведет на Лору не только то, что Винсент знает детей Бонни, но и то, что, несмотря на все события нынешнего вечера, может сказать о них что-то хорошее. Удивительно, что Винсент в качестве мужчины в доме оказался куда полезнее Джоэла. Стоило Джоэлу сесть с ними за уроки, все заканчивалось руганью и слезами. А Винсент рассказал ей, что говорил с Дэнни о работе, которую тот пишет. О работе про Гитлера. Неужели Дэнни мало было этой темы сначала в связи с Мейером, потом — в связи с Винсентом? Но сыновья Бонни хотя бы знают, кто такой Гитлер — не то что те недоумки-старшеклассники, которые, как прочитала она недавно в одной статье, считают, что Холокост — это какой-то еврейский праздник.

Они подъезжают к приемному покою, через несколько мгновений рядом с ними тормозит машина Мейера. Перед отъездом из музея им удалось сократить число сопровождающих. Роберту Дуайер и Эллиота Грина уговорили с ними не ехать. Так что теперь их не так много, и они все помещаются в маленьком вестибюле.

Численность его свиты нисколько не смущает Ларри Тикнора. Скорее, наоборот. Он ждет, когда соберется весь отряд, — чтобы тут поняли, с кем имеют дело, — хватает Винсента под локоть и ведет к раздвижным дверям.

Все происходит слишком быстро, Бонни успевает фиксировать лишь некоторые детали. В приемной народу не слишком много. С сильными увечьями, кажется, никого. Некоторые прикладывают к себе пронзительно-синие пакеты со льдом.

Публика разношерстая, чего Бонни не ожидала. Африканская женщина в цветастом платье и таком же тюрбане кормит грудью младенца, через несколько мест от нее перешептывается какое-то азиатское семейство. Молодой человек у стойки — где-то на грани принятого в больницах дресс-кода: белый халат, галстук, очки в проволочной оправе и заплетенные в дреды волосы. Бонни любопытно, как Винсенту в таком мультикультурном окружении.