Лев Воробьёв - Перед жарким летом

— Ну, какие тут новости?

С раннего самолета он приехал прямо в клинику. На душе — спокойно, ровно. Как на песчаном берегу в безветрие: основательно, прочно.

Перед ним, зажав пальцем книжку, — он покосился, английский детектив, — мялась высокая румяная Алина. Московская, никакая иная девушка. Веки мертвенно засинены; кудри собраны в две скобочки, в два завитка короткой прически. Вроде крантиков допотопного умывальника. Алина ловила момент о чем-то попросить. Косырев видел ее унылое перевернутое отражение в полировке нового стола; парторг Ерышев, конечно, услужил, начальник АХО, побаивается накануне перевыборов.

— Вроде ничего такого, — потянула один крантнк вниз, он вырвался, подскочил обратно. —У ординаторов кандидатский. И вас этот типчик опять спрашивал.

— Какой такой типчик?

— Н-ну, — она прикрыла синим веком карий глазок, другой расширила, рукою вылепила жидкую бороденку и сделалась просителем Водиловым, который донимал Косырева не первый месяц. Почему не приняли в театральный? Талант.

— Если придет — занят, никакой возможности.

— Угу. Такой нахальный. Мадонна, говорит. Московити...

Она замялась. Как в воду бросаясь, набрала воздуха и выпалила, наконец, свое:

— Анатоль Калинькыч! Можно сегодня уйти?.. Я отработаю.

Пятница на отрывном календаре, приема не будет. Руки Алины теребили носовой платок, заложенный в книжке.

— Ладно, идите. Нетупский...

— Ох, совсем забыла, — Алина переступила в нетерпении. — Олег Викторович просил, как появитесь, немедленно соединить.

— Он дома? Пусть едет в клинику. И знаете, Алина, побудьте, пока я здесь. Разыщите Саранцева.

Она хотела возразить, но, нагнувшись к бумагам, он пресек попытку движением руки. Алина нехотя, недовольная собой и Косыревым, ушла. Вспомнил: неприятны все-таки слухи насчет вскрытия. Переводя рычажок, набрал по прямому министерство.

— Здравствуйте, Вера Ивановна. Можно Евгения Порфирьевича?

— Он в командировке, —ответил женский голос. — Но интересовался вами, и очень.

Интонация показалась холодноватой, и по имени-отчеству, как обычно, не назвала. Что-то за этим кроется. Он выдвигал ящики нового стола, все лежало соответственно, на своих местах. Приучается к аккуратности эта Алина. Непривычная зеркальность стола раздражала. Откуда-то пустая бумага из-под печенья. Нет, спрятались два бисквитика. Принялся жевать: ни вчера, ни сегодня ничего не ел. Безобразие, вообще-то. Буфет был на ремонте.

— Алина!

Она просунулась мгновенно:

— Нетупскому позвонила, Саранцев сейчас придет.

Так. Из Чертанова, куда переселился Нетупский и куда за ним, конечно, послали машину, раньше чем через час не добраться.

— Отлично. Попросите Авдотью Семеновну сходить в гастроном, что-нибудь съестное. Да повежливее.

Лицо Алины пригасло, опять оттяжка. Она взяла деньги и, глянув на жующего Косырева, налила из графина. Подвинула стакан. Стараясь не вилять бедрами, ушла, Мадонна Московити. Косырев, перебирая папки, выпил воду. Где же синий конверт? Терпеливо, не давая себе торопиться, пересмотрел все. Нет и нет. Нажал кнопку.

— Сами перекладывали? — сдерживаясь, кивнул подбородком. — Только правду.

— Мария Лукинична помогала.

Косырев промолчал так выразительно, что она ушла понуро, думая, наверное: теперь не отпустит.

Ах, Мария-Луиза, Мария-Луиза. Не пора ли попросить ее с незаконно занимаемой должности фельдшера? Оклад секретаря — ни более ни менее. Сама уйдет. И останется Нетупский без оперативной информации. Нет, все-таки невероятно: неужто в сговоре с секретаршей? Если так, то и он, Косырев, поневоле замаран. Набрал побольше воздуха, выдохнул. Еще раз. Поднял трубку.

— Здравствуйте, товарищ Ерышев.

— В-вы, Анатолий Калинникович? — удивился тот.

— Пора собирать бюро, обговаривать новый состав. Денька через три-четыре.

— Олег Викторович говорил, через неделю.

— Через три-четыре дня.

— О! Есть новости?

— Без новостей не бывает.

Где же Саранцев? Медлит ради собственного достоинства: не бегу вот, дескать, сломя голову по директорскому вызову. Включил селектор. Людмила ответила, что Черткова приготовлена, и Косырев, пожалуй, прав — чем больше людей, тем лучше. А новенькая, Ольга Сергеевна, очень симпатичная. Так-кие головные боли, бедная. Поместили в свободный бокс, чтобы не беспокоили... Ну, если уж Людмила сказала — симпатичная — это точно. Женщины редко ей нравились. Замолкла со значением.

— Мне, — прибавила она наконец, — не нравятся новые одеяла. Серые. Гнетущее впечатление, казенщина. Нужны зеленые, в крайнем случае — кремовые. У нас нейро, а не аппендицитная палата.

— Точно, — сказал Косырев. — Требуйте другие. Смените.

— Я операционная сестра, не мое дело.

В своем амплуа, полна энергии, значит, все будет в порядке. Он вышел в приемную. На столике лежала записка: «Глубокоуважаемый А. К.! Не уйти не могу, меня ждет один человек, хотя все понимаю. Если хотите — увольняйте. А. П.». Висел бумажный пакет из гастронома. Он медленно покачал его на пальце.

За всеми делами, горечь стояла в горле. Нельзя поддаваться. Надо учиться жить с этим — когда-то уйдет. Как все уходит.

Ботинки Саранцева скрипнули у дверей. Он пожал протянутую руку, и Косырев, без лишней официальщины, подвел его к окну. На гладком лице тридцатилетнего человека, охваченном подстриженной бородкой, рисовалась и предупредительность и скрытая обида; вкось прорезанные татарские глаза отметили особую внимательность шефа, но подчеркнуто устремились в окно. Встречались они часто, а вот подлинного человеческого контакта — не выходило. Из-за его односторонней неприязни. Почему он, собственно, всегда обижен? Белейшая накрахмаленная рубашка, вольный узел широкого галстука, пронзенный булавкой, наглаженные брюки. Ботинки вишневого цвета, с закругленными выпуклыми носами, пестрая вязь шнурков. О Юрии Павловиче трудно было бы вспомнить, во что одет... Посмотрим, не увяз ли в кибернетическом зазнайстве: до Косырева дошло — Саранцев с гордостью повторял, что компьютеры Земли, черта перейдена, накапливают больше информации, чем люди. Посмотрим.

Саранцев, не размыкая упругих губ, ждал. Косырев взял его под руку и, ощутив заметное сопротивление, повернул к муляжу мозга: бесчисленные извилины и сосуды, латинские миниатюрные наклейки.

— Альберт Кириллович, есть генеральный вопрос. Можно ли просчитать и смоделировать духовные отношения, которые регулирует мозг? Без точного знания этого механизма?

— То есть без знания информационной материи? — Саранцев пожал плечами. — Сами знаете, сверхупрощенно можно. Метод черного ящика.