Мария Воронова - Погружение в отражение [litres]

Лариса подала мужу суп, а сама села на табуреточку у плиты. Когда-то она ждала Никиту, ничего не ела, чтобы поужинать вместе, но вскоре поняла, что он приходит со службы слишком усталым для совместной трапезы.

С грохотом отодвинув стул, Никита взял с мойки тарелку и принялся методично вылавливать из супа кусочки лука и складывать в нее. Лариса мысленно чертыхнулась. Как она могла забыть, что Никита не ест вареный лук? На заре брака они даже скандалили из-за этого. Он негодовал, что в тарелку попадает противная слизь, а Лариса не понимала, как это – суп без лука.

В конце концов она стала класть в кастрюлю луковицу, разрезанную пополам, а потом вынимала.

А сегодня вот разволновалась от разговора со свекровью и забыла, автоматически сделала как привыкла в родительском доме и как поступают все нормальные люди.

Сейчас она получит… Но Никита молчал, только поджал губы, и движения его сделались резкими и отрывистыми от злости.

Интересно, что бы ему на это сказала Ангелина Григорьевна?

Лариса отвернулась к плите, чтобы скрыть горькую усмешку. И по ее собственному опыту, и по рассказам подруг создается такое впечатление, что мужчины, когда женятся, считают, что меняют строгую маму на маму, которая будет все разрешать. Любовь любовью, но главное – исполняются все главные детские мечты: можешь не есть лук из супа, валиться на диван в обуви, гулять с пацанами, и тебе за это ничего не будет. С родителями попробуй не вынеси мусор, сразу ремня получишь, а с женой можно. В случае чего сам ей в морду дашь. Брак для мужчины – сплошной праздник непослушания, и неважно, кто ты: директор завода или последний алкаш.

Уткнувшись в книгу, муж заработал ложкой, и Лариса молча убрала тарелку с отвергнутым луком.

Вот надо было забыть именно сегодня!

Она поставила на стол вазочку с салатом из свежих огурцов и помидоров с майонезом и перевернула на сковородке котлеты.

Днем ей позвонила Ангелина Григорьевна и сказала, что назначение Никиты подвисло до окончания суда над «этим монстром». Наверху предпочитают подождать, когда в этом позорном процессе будет поставлена последняя точка. Никиту официально не вызывали в суд, но лучше будет, если он хоть раз появится там. Необходимо довести до всеобщего сведения, что производство и общественная работа – это несколько разные епархии, тем более что секретаря комсомольской организации выбирает коллектив, и раз уж он облек Еремеева доверием, то директор просто не вправе ничего с этим делать.

«Я понимаю, почему он категорически не хочет, – журчала свекровь, – любой нормальный человек стремится держаться подальше от этого ужаса, но есть вещи, которые необходимо сделать. Убеди его, пожалуйста!»

– Никита, Ангелина Григорьевна считает, что надо пойти в суд, – сказала она мягко.

Муж пожал плечами.

– Правда, дорогой!

– Если хочешь, иди сама. Ты же с ним дружила!

– Ну что ты говоришь, какая дружба, – зачастила Лариса, – господи, да я видела его всего раз пять.

Никита усмехнулся:

– Однако мне стоило большого труда убедить следователя тебя не трогать. Этот ваш английский клуб по средам показался ему весьма подозрительным.

– При чем тут…

– Не знаю, но у него были к тебе вопросы.

Лариса не умела притворяться, поэтому вскочила и принялась готовить Никите кофе, как он любил: на малюсеньком огне, с которого джезву надо немедленно снять, как только появится первый пузырек. Хоть десять минут не смотреть ему в глаза.

Никита строгий, замкнутый, холодный человек, но он верит ей. Выручил от следователя и даже не стал пытать жену, изменяла она ему или нет. Дружила и дружила.

Ларису окатила жаркая волна стыда.

А ведь если бы муж не вывел ее из-под удара, страшно подумать, что могло бы произойти. Ее бы вызвали в суд для дачи показаний, и неважно, что она сказала бы, но Алексей, увидев ее, не стал бы молчать. Заявил бы, что она была его любовницей, лишь бы опозорить, забрать хоть часть ее с собой в небытие.

Она уставилась в узкое горлышко джезвы. Кофейная гуща шапкой подбиралась к краям, чтобы вскипеть и выплеснуться на плиту. Лариса выключила газ.

И может еще заявить. Когда цена – жизнь, будешь цепляться за любую соломинку. Вдруг Алексей попробует за ее счет создать себе алиби? А вдруг уже пробовал, просто следователь оказался порядочным человеком и ничего не сказал мужу? Но в открытом суде Алексея услышит целая толпа, игнорировать его заявление будет невозможно. Ее вызовут в суд: сначала повесткой, а потом приведут насильно.

Лариса вздрогнула, представив себя на свидетельском месте.

Господи, поскорее бы закончился этот кошмар! И тогда она сделает все, чтобы Никита был счастлив.

Вера Ивановна поправила прическу. Из-за замечания судьи пришлось всю ночь спать в бигудях и потратить утро на поиски вязаного берета, не приминающего локоны, зато выглядела Вера Ивановна не в пример лучше обычного.

Она так удивилась миловидности своего отражения, что рука сама потянулась в шкаф за новым костюмом. Потянулась и отдернулась. Ну куда… Это для торжественных случаев, нельзя разбазаривать такую красоту просто так. «Кажется, ближайшим торжественным случаем окажутся мои собственные похороны, – усмехнулась Вера Ивановна, – но все равно. У меня ни блузки, ни обуви нет под этот костюм. Пусть висит до лучших времен. Или лучших миров».

Тут что-то царапнуло, какая-то несообразность, но судья перешла к разъяснению прав участникам процесса, пришлось изобразить трепетное внимание, и Вера Ивановна не успела понять, что ее встревожило.

Да и было, вообще говоря, о чем поразмыслить! В пятницу у Тани в институте состоялось комсомольское собрание, на котором ей должны были дать характеристику и не дали. Чего бедная девочка только не наслушалась! Обвиняли и в политической незрелости, и в моральной неустойчивости, а одна скотина, Зина Кавалерова, заикнулась даже о предательстве Родины. Ну конечно, она страшная, как атомная война, и спортивные результаты у нее гораздо хуже Таниных. Раньше приходилось молча завидовать, а теперь выпал случай поквитаться. Ладно, с Зиной все ясно, страшно то, что из подружек никто не защитил! С первого курса они паслись в доме, и ночевали, и обедали, и плакались Вере Ивановне в жилетку. Один раз она даже ходила мирить блудную дочь с родителями, а в прошлом году буквально за шкирку притащила в загс упирающегося жениха. Оно, конечно, не великое сокровище, но зато девочке не пришлось делать аборт. Да и зажили ребята, кажется, неплохо.

А теперь лучшие подружки, почти родные сестры, промолчали.

Вот такие комсомольцы, как ее подзащитный, берут детей в оборот. С первого класса метят их сначала октябрятскими звездочками, потом красными галстуками, потом комсомольскими значками и формуют души, заменяют совесть страхом, учат подличать, угодничать, предавать. Якобы ради великой цели, а на самом деле вбивают в подсознание: не предашь ты – предадут тебя.