Мария Воронова - Погружение в отражение [litres]

– Ну простите… Я хотела как лучше.

– Откуда вы узнали, что фляжка Еремеева является уликой?

– Как это откуда? – растерялась Лариса. – Вы же сами обсуждали…

– То есть вы присутствовали на заседаниях суда?

– Не на всех.

– И с какой целью, позвольте осведомиться?

– Не понимаю вас.

– Мне кажется, что это неважно… – поднялась адвокатесса.

– Не могу с вами согласиться. Когда вдруг посреди процесса сваливаются новые улики, мы должны точно понимать, из какого источника они к нам попали, – отчеканила прокурорша. – Только так, комплексно все оценив, мы имеем право решать, достойны ли эти улики доверия или нет.

– Но это фотографии… – оторопела Вера Ивановна.

– Да, но согласитесь, что это странно – жена начальника нашего подсудимого зачем-то приходит на заседание, и через сутки с небольшим вдруг у нее появляются фотографии, дискредитирующие улику, которую мы, вот совпадение, разбирали на этом самом заседании. Что за ларчик такой волшебный у нее, откуда можно достать улики, расшатывающие аргументы обвинения? – рассмеялась прокурорша.

Лариса готова была сквозь землю провалиться.

Опустив глаза, она тупо рассматривала носки своих сапог. Справа – царапинка, слева краска начинает сыпаться, и скоро это станет заметно. В этом году она из-за болезни не ездила в Москву, не была с Ангелиной Григорьевной в двухсотой секции, вот и осталась без новой обуви перед зимой.

И в общем не умерла. Господи, девушкой она была совсем другая! Веселая, сильная, вообще не знала, что такое страх. Прыгать с гаражей, летать на тарзанке (ее всегда запускали первой, как самую легкую), задраться к ребятам из вражеского клана – вот что составляло ее жизнь. Никогда не сдавалась, дралась до последнего и никому не давала спуску, даже учителям, если они бывали не правы. И побеждала не потому, что папа (в ее школе у всех были папы), а потому что отчаянная, но справедливая.

И куда все это утекло потом? Смелость пропала и унесла с собой радость жизни, будто аккумулятор разрядился, и ради чего? Ради зимних сапог? Номенклатурного мужа, которому противно лишний раз к ней прикоснуться?

Нужно терпеть ради благополучия родителей? Да, это благородная цель, но разве она имеет право приносить ей в жертву жизнь постороннего человека? Свою – да, сколько угодно, но жизнь Алексея – нет.

Сложная штука жизнь, потому и придуманы для нее непреложные правила. Ты думаешь, что лучше знаешь, как надо поступить во благо близких людей, выстраиваешь комбинации, как в шахматах, жертвуешь фигурами, а надо всего-то смирить гордыню и вспомнить, что нельзя лжесвидетельствовать. Вот нельзя, и все.

Сейчас она придумает какое-нибудь невинное объяснение своим поступкам, а потом выяснится, что они с Алексеем были вместе, и прокурорша прикажет выкинуть фотографии. Раз свидетельница лжет, то ей ни в чем веры нет и снимки фальшивые.

Лариса выпрямилась и посмотрела на прокуроршу тем самым взглядом, которым когда-то обращала в бегство зарвавшихся парней из соседнего двора:

– Я ездила в парк на День знаний и приходила на заседание, потому что Еремеев мой близкий друг.

– Что вы имеете в виду?

– Что он мой любовник.

Прокурорша смешалась.

«Ну да, ты думала, что я буду врать и изворачиваться и в конце убегу в слезах».

На Алексея у нее еще не было сил посмотреть. Вообще она ясно различала только судью и прокуроршу, а остальной зал тонул в расплывчатом мареве.

– Тихо, тихо! – судья привстала. – Порядок в зале!

– И вы планировали уйти от мужа? – вдруг спросила прокурорша. – Хотели создать семью с Алексеем Ильичом?

– Нет, таких планов у нас не было.

– Отчего же?

– Это не ваше дело вообще-то, – огрызнулась Лариса.

– Не хотели расставаться с обеспеченной жизнью? – вдруг подал голос вальяжный заседатель.

– Не в этом суть. Просто Алексей не считал возможным связывать себя узами брака, пока не поднимет на ноги двух младших братьев.

– Каких братьев? Еремеев живет один, – удивился заседатель.

– Они в Саратове, в семье тетки. Алексей отсылает им почти всю зарплату, а какой жене понравится такое?

– Мне кажется, мы узнали вполне достаточно, – мягко сказала судья и объявила перерыв десять минут, чтобы принести фляжку в зал суда.

Только теперь Лариса осмелилась взглянуть на Алексея.

Он смотрел на нее, чуть улыбаясь краешком рта, и Лариса почувствовала, что сейчас они с ним как одно целое, и в то же время поняла, что все кончилось для них.

Поскольку дело сегодня не просто принимало крутой оборот, но закладывало виражи, Ирина распорядилась принести всю коробку с вещдоками, чтобы десять раз не бегать в хранилище, если вдруг выяснится что-то еще.

Надо отдать должное любовнице Еремеева, фотографии она сделала прекрасные и убедительные, а приложенные негативы доказывают, что это не монтаж. Хотя, как говорил Остап Бендер, при современном развитии печатного дела… Экспертизу все равно надо проводить. Или необязательно? Или достаточно притащить в суд щекастую комсомолочку и родителей пятнистого ребенка? С этой дамочкой полноценное опознание фляжки уже не проведешь, а с теми – почему нет? Купить в сувенирном отделе пару фляжек… Или не заморачиваться, а просто пусть люди расскажут, при каких обстоятельствах и когда их запечатлели на этих прекрасных фотографиях.

Она взглянула на часы – всего два. Свидетельница сказала, что папа Карнаухов работает где-то в доках, его, конечно, не найдешь, зато мама и девушка трудятся в дирекции, а это рукой подать. Три станции метро без пересадок.

Пожалуй, надо заслушать дам сегодня, пока их никто не обработал.

Ирина подошла к секретарше и попросила ее вызвать женщин через отдел кадров, особенно подчеркнув, что если они не явятся сами, то будут доставлены в суд принудительно.

Перед возвращением в зал Ирина заглянула в туалет.

Там Аллочка крутилась перед зеркалом, поправляя макияж, и без того вполне приличный.

– Ты зачем прицепилась к свидетельнице? – спросила Ирина. – В данном случае можно было обойтись и без вываливания грязного белья.

– Можно, но не нужно, – засмеялась Алла и вытянула губы трубочкой, – а то и муж номенклатурный, и любовник – такой мужик, что закачаешься, и аспирантура на филфаке, прямо везде счастье этой сучке.

– Послушай, но ты ж ей здорово подпортила…

– Пусть знает, что роз без шипов не бывает. Мы же в народном суде, дорогая, а здесь вроде как справедливость должна торжествовать.

Ирина не нашлась что ответить, а Алла выпорхнула из туалета.

«И я еще считала себя завистливой, – вздохнула Ирина, – может быть, но я хотя бы сама себе вредила. А тут Алка просто взяла и размазала тетку, пустила ей жизнь под откос только потому, что у нее было лучше, чем у самой Аллы. Интересно, что вызвало основной гнев – муж, аспирантура или любовник? И что из списка останется у бедной свидетельницы, когда все закончится?»