Мария Воронова - Погружение в отражение [litres]

– Это значит, Вера Ивановна, что если я не вынесу обвинительный приговор Еремееву, то карьера моя пойдет по… Прахом пойдет, – весело сказала она. – Поэтому готовьтесь к завтрашним прениям с особой тщательностью, чтобы у меня не осталось ни малейших сомнений, что он не виноват.

Лариса понимала, что после своего выступления должна уйти, потеряться где-то в темноте, уехать, а лучше умереть. Она с треском провалила роль хорошей жены и обязана покинуть подмостки, не дожидаясь, пока в нее полетят плевки и гнилые помидоры.

Она приехала домой, сняла с антресолей сумку на колесиках и принялась складывать туда одежду.

Немного смущал финансовый вопрос – в шкатулке лежит триста рублей, но имеет ли она право взять хоть копейку из них?

После долгих и мучительных споров со своей совестью Лариса решила, что имеет. Точнее, не имеет, но все-таки возьмет.

План был такой: переночевать на даче, а завтра в университете написать заявление о переводе на заочное отделение аспирантуры, получить на руки трудовую книжку и уехать куда глаза глядят, взять билет на первый рейс, куда будут свободные места.

Алексея теперь, наверное, оправдают, но в суд она больше не пойдет, потому что сделала все, что могла.

Они любили друг друга и были счастливы, но все закончилось для них обоих. Лучше расстаться сейчас и не пытаться из прошлого счастья слепить видимость счастья настоящего. Ничего не выйдет, только отравят друг другу прекрасные воспоминания, и все.

Зайдя в ванную за зубной щеткой, она вдруг расхохоталась. Неужели еще утром эта комнатка казалась ей единственным надежным убежищем?

– Кафельный мешок, – сказала она и показала зеркалу язык.

Теперь, сделав то, что пугало ее больше всего на свете, Лариса чувствовала себя спокойной и счастливой.

Все возможно, все по плечу, когда сбрасываешь с себя оковы страха.

Правильно говорят: горя бояться – счастья не видать.

Упаковав щетку в наружный кармашек, она остановилась перед распахнутым шкафом, решая, что еще взять с собой.

Шубу и бриллианты забирать как-то неловко, а остальные вещи ей очень пригодятся. Хорошо, что зима и много можно унести прямо на себе.

Вдруг она услышала звук открываемой двери, и по тому, как проворачивался ключ, поняла, что муж все знает.

Никита молча прошел в комнату, увидел на кровати расстегнутую сумку и перевернул ее.

– Разложи все по местам.

– Никита, я уеду.

– Я сказал, все по местам, – отчеканил он, – ты останешься дома и будешь жить, как жила.

– Я не хочу.

– Никого не волнует, что ты хочешь, – Никита даже голоса не повысил, – вопрос в том, что ты должна.

– А тебе самому не противно?

– Противно.

У нее мурашки по коже побежали от его странного спокойствия. Лариса думала, что он начнет скандалить, орать на нее, оскорблять, и хотела уйти раньше не потому, что боялась этого, а потому, что ничем не могла бы его утешить.

– Никита, но я же изменяла тебе! – воскликнула она.

– А ты думала, я об этом не знаю? – засмеялся он.

Она опустилась на край кровати и спрятала лицо в ладонях от стыда.

– Все женщины – шлюхи, – продолжал Никита весело, – так что я не удивился, что ты раздвинула ноги перед этим кобелем, но вот что ты полная идиотка – это да, это стало для меня сюрпризом. Я даже немножко разозлился и хотел наказать тебя, а потом решил, что толку? Просто буду иметь в виду, что у моей жены нет мозгов. А в качестве жеста доброй воли я растолкую тебе то, что ты сама не в состоянии понять.

Весело насвистывая, Никита снял костюм и бросил ей, чтобы она повесила на плечики.

Сорочку он швырнул на пол, никогда не надевал второй раз.

Нагота его была Ларисе неприятна, будто она смотрела не на мужа, а на постороннего мужчину, и Никита словно нарочно остался в одних трусах, чтобы и дальше ее смущать.

– Итак, дорогая, я позабочусь о том, чтобы твои признания остались втуне. Кто слышал – тот слышал, но раздувать из этого сенсации мы не будем, и до моих родителей это не дойдет. Или как будто не дойдет. Ничего не изменится. Но вот если ты свалишь, то начнется совсем другая история. Идти тебе некуда, потому что кобеля твоего скоро расстреляют, гораздо быстрее, чем ты успеешь развестись со мной, пожениться с ним в тюрьме и прописаться на его жилплощади. Родители тебя не примут…

– Почему это?

– Ну хотя бы потому, что твой папочка тоже загремит на нары.

– С какой радости?

– А Еремеев с какой? Ты же уверена, что он ни в чем не виноват, а он вот скоро вышку получит. Так что был бы человек, а статья найдется. А если ты вдруг веришь в торжество правосудия, то хочу тебе сказать, что твой драгоценный папаша замазан так, что и просить никого ни о чем не надо. Мама… – тут Никита вздохнул и развел руками, – мать есть мать и конечно же примет свое любимое дитя, вопрос только куда, ведь после конфискации имущества у нее ничего не останется.

– Ты этого не сделаешь! – выкрикнула Лариса в отчаянии.

– Да фокус в том, что мне и делать ничего не надо будет! Твой папа уже все сделал, мне теперь только в сторонку отойти.

– Ты клевещешь на моего отца.

– Может быть…

– Конечно, ты все придумываешь, чтобы запугать меня.

– Ну так ты уходи к своему маньяку и узнаешь, придумываю я или нет. Но я все равно буду любить тебя.

– Ты издеваешься?

– Отнюдь. Я люблю свою жену и беспокоюсь о ней, поэтому не могу просто остаться в стороне и смотреть, как она пропадает без медицинской помощи. Сначала приходит в суд и несет какой-то бред, что спала с убийцей, хотя всем известно, что она порядочная женщина и никогда не изменяла мужу, а потом принимается бродяжничать. Это же ясно, что человек заболел, просто сам не понимает, насколько остро нуждается в лечении.

– Что за бред! – похолодев, воскликнула Лариса.

– Вот именно, дорогая. Любовный бред плюс страсть к бродяжничеству – классические симптомы шизофрении. Для меня так больная жена лучше жены-шлюхи, поэтому решай сама, кем ты будешь, пока я добрый.

Лариса встала и одернула кофточку. Деньги она успела переложить в сумочку, поэтому можно уходить налегке и двигаться прямиком в аэропорт. Улетит куда-нибудь, где никакие психиатры ее не достанут, и начнет собирать жизнь по кусочкам.

Только папу оставить нельзя.

Лариса не была наивным человеком и понимала, что тюрьма для отца – не пустая угроза.

Нет, есть капканы, из которых нельзя выбраться.

Она пошла в кухню. Сегодня из-за суда она ничего не приготовила.

Лариса усмехнулась. Так странно, неужели она корчилась от ужаса и хотела потеряться в складках одеяла еще сегодня? Неужели не прошла с тех пор тысяча лет?

Ладно, риторические вопросы потом будем задавать, а сейчас надо что-то решать с ужином. Мясо размораживать уже поздно, пусть будет омлет с помидорами и сырники.