Мария Воронова - Погружение в отражение [litres]

– Хорошо, а как вы объясните, что фляжка, найденная возле трупа, убитого в июле, была в руках у Еремеева в первое воскресенье сентября?

Лестовский засмеялся:

– Простите, но у меня нет доверия к дешевым театральным постановкам. Чтоб супруга директора вдруг призналась, что она любовница убийцы… Мелодрама самого худшего разбора. Принесла какие-то снимки, которые еще не факт что настоящие, потом принялась публично каяться непонятно зачем.

– Она просто честно отвечала на вопросы, поскольку находилась на свидетельском месте, где лгать нельзя.

– Вы еще скажите, что фляжку подбросил ее муж, чтобы отомстить Еремееву за прелюбодеяние.

– Не исключено.

– А я думаю, что все вранье. Возможно, фотографии были сделаны не в этом году, а в прошлом, или фотомонтаж, и свидетели лгут, чтобы освободить от уголовной ответственности крупного комсомольского работника. Но даже если они говорят правду, это мало что меняет. Ведь убийц тянет на место преступления, особенно таких психопатов, как наш подсудимый. Он поехал посмотреть, все ли в порядке, а там нахлынули воспоминания приятные. Решил выпить за помин души и на эмоциях не заметил, как положил фляжку мимо кармана.

«А ведь так могло быть», – от этой мысли Ирину обдало холодом.

– А как же его рука?

– А вы всего остального Еремеева видели? Это же машина для убийства. Вы мне покажите заключение экспертизы, где указано, что для удушения использовалось десять пальцев, а не семь, тогда я поверю, что он ни при чем.

Такого заключения у Ирины не было.

А вдруг все вранье? Вдруг не было никакой лодки? Ее выдумал замполит, чтобы посеять в ней сомнения. Она же никак не проверила его историю, даже не забрала документы из квартиры Алексея Ильича.

– Продолжайте, пожалуйста, – кивнула она Лестовскому.

– Вы говорите, что показания свидетеля не заслуживают доверия, а я с вами не согласен. У молодых людей жизнь кипит, некогда им глазеть по сторонам. Парнишка мечтал о кроссовках, вот и запомнил Еремеева, а другие ребята посмотрели и забыли.

И снова он прав.

– Жаль, конечно, что второй парнишка не пришел, но ему я тоже склонен верить. Откуда мы знаем, может, Еремеев вынимает протез непосредственно перед нападением из чисто бытовых соображений. Жертва начнет сопротивляться, выбьет ему случайно искусственный глаз…

– Который разобьется, и по осколкам его живо вычислят, – подхватил дед.

– Вот именно.

– А вас не смущает, что мальчик не явился в суд? – воскликнула Ирина.

– Вы меня простите, но гораздо вероятнее, что он просто загулял с девочкой, чем то, что его устранили, как нежелательного свидетеля. Рискну показаться старым брюзгой, по любому поводу шамкающим «Ах, эта нынешняя молодежь», только нынешняя молодежь действительно не воспринимает всерьез многие вещи и суд представляется им чем-то вроде нудного комсомольского собрания, прогулять которое смело и доблестно. Нет, лично для меня единственное слабое место – это гражданин Семенов, но и его странному поведению наверняка есть простое объяснение. Например, Семенов – матерый уголовник и понимал, что все подозрения падут на него.

– Матерый не стал бы вообще в милицию звонить.

– Все равно, любое объяснение будет менее странным, чем ваша гипотеза, что следователь полностью сфальсифицировал уголовное дело. Но вы сами понимаете, что этого не может быть, потому что не может быть никогда. Ни один работник советской прокуратуры на такое не пойдет. Подкинуть кошелек, как в фильме, да, возможно, но все дело высосать из пальца? Это уже не детектив, это ненаучная фантастика.

– Валентин Васильевич? – тихо спросила Ирина.

Сухофрукт покачал головой:

– Что-то я засомневался.

– Владлен Трофимович, а как вы вообще оказались на месте народного заседателя? Можете смело говорить, потому что вы защищены тайной совещательной комнаты, все, что здесь происходит, здесь и остается.

– А мне скрывать нечего, – усмехнулся Лестовский, – должен был идти мой коллега, но за неделю до суда попал в больницу с аппендицитом, а я напросился вместо него.

– Зачем?

Журналист вдруг потупился и признался, что давно мечтает о настоящей литературной карьере. В столе у него лежит несколько готовых повестей в рукописи, но их никто не собирается издавать, потому что Лестовский не член Союза писателей. Замкнутый круг – не членов не печатают, а членом не станешь, пока не напечатают.

Сборник своих очерков он с большим трудом пропихнул через Союз журналистов, но писателям этого показалось недостаточно.

Когда появился шанс стать заседателем в громком процессе, Лестовский сделал все, чтобы его использовать. Из такого материала можно будет выжать и статью, и очерк, и повесть, а может, и полноценный роман.

Но даже больше художественных перспектив непризнанного гения вдохновляли слова коллеги, что дело на контроле на самом верху. Лестовский знал, что иногда нужно просто засветиться, показаться на глаза, а потом в своем материале поднажать на руководящую и направляющую роль партии, и все будет хорошо. Недаром коллега страдал и рвался в суд прямо из-под капельницы.

– Вы хотите сказать, что с вами никто не связывался и ни о чем вас не просил?

– Боже мой, конечно, нет! Я бы сразу доложил вам об этом.

– Неужели?

– Без сомнения. Никогда не умел играть роль пятой колонны или троянского коня.

– И вы настаиваете на обвинительном приговоре из внутреннего убеждения, а не потому, что вам дали такое указание?

– Да, я убежден, что он виновен.

– Искренне?

– Абсолютно. По долгу службы мне приходилось общаться с милиционерами и работниками прокуратуры, и все они были честными и порядочными людьми.

– Кто бы вам позволил думать иначе, – усмехнулась Ирина.

– Послушайте, у меня богатое воображение, но даже я не в силах представить, чтобы кто-то подстроил такую масштабную фальсификацию. И ради чего?

Валентин Васильевич промолчал, только закурил новую папиросу. Ирина снова заглянула в тумбочку – вдруг сейчас чашки покажутся ей не такими грязными? Нет, выглядят еще противнее.

– Конечно, – усмехнулся Лестовский, – если вам даны указания во что бы то ни стало оправдать комсомольского вожака, то вы не станете прислушиваться к моим аргументам, нечего и воздух сотрясать.

– Получается, вор у вора дубинку украл! Вы нас подозреваете, мы – вас, – Ирина засмеялась, – давайте уже примем, что никто ни на кого не давит, и сосредоточимся на деле. Хотя нет, вру. Чтобы вы могли мне доверять, признаюсь, что на меня давят, только хотят, чтоб я вынесла обвинительный приговор. А на вас, Валентин Васильевич?

– Да кому я нужен, старый алкаш.

– Правда? А вы не прибедняетесь?

– В смысле?