Мария Воронова - Погружение в отражение [litres]

Она зажгла газ под тяжелой сковородой и принялась нарезать овощи.

«Все-таки я жила в хрустальном замке, – думала Лариса, мерно стуча ножом, – всегда есть продукты в холодильнике, так что не страшно забыть про обед – все равно выкрутишься. А как простые советские женщины? Не приготовила – грызи крупу? Таких продуктов, чтобы быстренько что-то из них соорудить, просто нет в продаже. А я этих забот никогда не знала, вот меня и повело на приключения. Надо было Никите брать девчонку из народа, а лучше из деревни. Ее бы потом из этого номенклатурного рая никакими калачами было бы не выманить. Никакими любовниками…»

Лариса умела все делать быстро и ловко, так что не успел Никита переодеться в домашнее и просмотреть свежую книжечку «Нового мира», как стол был накрыт, омлет вздыхал под крышкой, а в духовке румянилась партия сырников.

– Иди есть, – позвала она мужа.

Он вошел, с удовольствием потянул носом воздух и осмотрелся, чем сегодня будут кормить.

– А вторая тарелка зачем? – спросил он.

Лариса растерялась:

– Как это? Для меня…

– Да ты, милая моя, действительно сошла с ума, если думаешь, что после сегодняшнего я позволю тебе сидеть со мной за одним столом, – рассмеялся Никита.

– Пожалуйста, товарищи, располагайтесь, – сказала Ирина, пропустив деда и Лестовского в совещательную комнату, – процесс позади, теперь дело за нами.

Сухофрукт сразу бросился к окну и с наслаждением закурил, затянувшись чуть ли не до самых пяток. Ну еще бы, Ирина продержала их без перерыва.

С утра выступил академик. Он в основном сосредоточился на том, чтобы со свидетельского места кокетничать с Ириной, но между томными взглядами все же сообщил, что функция правой кисти у молодого человека действительно сильно нарушена.

Мальчик-свидетель так и не объявился, поэтому Ирина объявила судебные прения.

Речь Аллочки была формальной и невыразительной, она и сама, наверное, понимала, что обвинение рассыпалось, поэтому продублировала обвинительное заключение Ижевского, лишь слегка отредактировав его.

Зато выступление Веры Ивановны оказалось действительно блестящим.

Ирина и не думала, что у этой тетехи настоящий дар систематизировать и излагать. Даже зрители, в начале процесса настроенные очень враждебно, стали поглядывать на Еремеева с интересом и сочувствием.

Кажется, все поняли, что судят не того.

Ирина посматривала на дверь, вдруг мальчик все-таки придет? Его показания уже мало что изменят, но ей бы хотелось знать, что парень жив и здоров. Такой камень бы с души свалился…

Наконец Вера Ивановна закончила, и Ирина предоставила слово подсудимому.

Еремеев встал и, прежде чем заговорить, внимательно осмотрелся.

Наверное, искал свою даму, но Ларисы Ольхович в зале не было.

Алексей откашлялся:

– Даже не знаю, что сказать, товарищи… то есть граждане. Признаваться мне не в чем, а оправдываться глупо. Смотрите сами. Моя судьба в ваших руках.

Валентин Васильевич докурил, смял окурок в тяжелой хрустальной пепельнице и вернулся к столу. Место у форточки занял Лестовский, жадно вдохнул вкусный морозный воздух и подставил лицо солнечным лучам.

Ирина подумала, что сегодня выдался редкий денек для конца зимы. Хорошо бы уйти с работы пораньше, забрать Егора и отправиться с ним… да хоть на каток.

После убедительной речи Веры Ивановны дискутировать не о чем, надо оправдывать и расходиться.

– Я считаю, что он виновен, – заявил Лестовский.

«И почему я не удивлена, – вздохнула про себя Ирина, – прощай, каток, прости, Егор. Тебя сегодня заберет бабушка».

– Адвокат не для тебя, что ли, речь говорила? – нахмурился Сухофрукт.

– И тем не менее.

– Тем не менее что?

– Не убедил меня.

– Да господи!

– Давайте сохранять спокойствие, – Ирина заставила себя улыбнуться, – мы не сможем покинуть эту комнату, пока не придем к единому мнению, и скандалы только замедлят этот процесс. Предлагаю общаться конструктивно.

– Совершенно с вами согласен, Ирина Андреевна. Мирно, конструктивно и по возможности без фамильярности. Без тыканья.

– Слышали, Валентин Васильевич? Без тыканья.

– Договорились, – дед снова отошел к окну и засмолил новую папиросу, – когда решите, что парень ни при чем, тогда и позовите меня, потому что я свое мнение не переменю, а попусту сотрясать воздух не приучен.

– А вы не могли бы воздержаться от курения?

– Не нравится? Подписывайте оправдательный приговор и валите.

– Товарищи, товарищи! Мы ж договорились общаться как цивилизованные люди. Действительно, Владлен Трофимович, мне не совсем понятно, как можно теперь, в свете новых данных, настаивать на виновности подсудимого.

Лестовский снисходительно рассмеялся:

– Вы хотите, чтоб я повелся на этот фарс? Ведь это же все шито белыми нитками.

«Ах ты сволочь!» – Ирина встала и прошлась по совещательной комнате. Ситуация патовая. Владлен Трофимович может тут сидеть до бесконечности, и предложение написать особое мнение при оправдательном приговоре его вряд ли соблазнит. Он нацелен на результат. Что там перед ним маячит? Кнут или пряник? Повышение или заводская многотиражка «Ленинский путь»?

Товарищ из горкома наверняка вчера не только ей одной звонил.

– Владлен Трофимович, – мягко начала она, – пожалуйста, я очень вас прошу еще раз все обдумать. Если что-то неясно, задавайте мне любые вопросы, все, что хотите, мы никуда не спешим. Но прежде всего почувствуйте, что от вашего решения зависит жизнь человека. Если сейчас Еремеева расстреляют, а через год выяснится, что он никого не убивал, то вы будете чувствовать себя так, словно собственноручно выстрелили ему в затылок. Да, вы попытаетесь убедить себя, что я не я и елка не моя, что апелляции и Верховный суд куда смотрел, а вы всего лишь жалкий народный заседатель, который ничего не решает. Все это вы будете себе повторять, но без толку. Вам никогда не удастся забыть, что вы отправили на смерть невиновного человека.

Лестовский поджал губы и ничего не ответил.

Ирина стала перекладывать листы копировальной бумагой.

Надо шапку напечатать, пока Владлен Трофимович договаривается с остатками своей совести, которая у него находится в рудиментарном состоянии, как у всякого истинного интеллигента. Днем он пишет идеологически безупречные статьи, а вечерами мечтает о свободе. Как в песне про электрического пса: «мы несем свою вахту в прокуренной кухне, в шляпах из перьев и трусах из свинца».

Не исключено, что слушает вражеские голоса, низкое качество приема сигнала и сплошные помехи в эфире не раздражают его, не мешают наслаждаться помоями, которые западные радиостанции льют на нашу страну.