Мария Воронова - Погружение в отражение [litres]

Лестовский приосанился:

– Разве на работе не знают, насколько вы заслуженный человек?

– Я об этом не кричу на всех углах.

– Но отдел кадров при приеме на работу…

– Тридцать лет тому назад, – фыркнул дед, – знаете, не знаю, как там в ваших редакциях, но у нас на «Скорой» людям есть чем заняться, кроме как хвастаться своим героическим прошлым. Это нехорошо. Мертвые молчат, а мне просто повезло, что не убили.

– Извините. Но все равно вы весь процесс вели себя подозрительно. Шушукались с адвокатом, а потом вдруг взяли и поставили Еремееву точный диагноз. Это уже не рояль, а целый орган из Домского собора в кустах. Откуда такие познания у вас?

– Я когда пришел из армии, то поступил в медицинский, – сказал дед, – а тогда образование было не то что теперь.

– Ну да, ну да…

– Ты таблицу умножения помнишь? – окрысился Валентин Васильевич.

– Естественно.

– А в нас анатомию вбивали похлеще, чем арифметику. Двенадцать пар черепно-мозговых нервов, строение чревного ствола, крыловидно-небная ямка… Разбуди меня ночью, шепни что-нибудь из этого списка, я сначала поседею от ужаса, а потом все тебе расскажу, какой нерв куда идет, с каким сосудом и через какую кость.

– А почему врачом не стали?

– Прямо не знаю, как тебе сказать, чтобы не обидеть. Ты же считаешь, что у нас следователи уголовные дела не фальсифицируют, значит, я совершил преступление. Подрывал и ослаблял. Только в пятьдесят третьем меня почему-то реабилитировали.

– Полностью? А почему не доучились?

Валентин Васильевич покачал головой.

– В тридцать лет сесть жене на шею? Она и так одна сына тянула, пока я в лагере отдыхал. Пораскинул я мозгами, да и решил, что для хирурга я стар, для терапевта я глуп. Слушайте, не обо мне речь! Главное, я тебе объяснил, почему орган из Домского собора в кустах оказался?

Лестовский кивнул, но тут же поморщился и с досадой махнул рукой:

– Все равно не получается! Ладно, пусть следователь беспринципный и амбициозный негодяй и ради карьеры готов погубить невиновного. Но неужели ума не хватило не наезжать на комсомольского работника? Разве мало алкашей валяется по канавам? Бери любого и лепи маньяка. Все поверят, даже сам алкаш. Зачем к элите задираться-то было? А сам Еремеев? Вы говорите, что я проспал суд, а он на следствии чем занимался? Забыл, что у него рука не сгибается? Что пил из фляжки на празднике? Что любимая женщина его фотографировала? Вообще-то у него в камере было много времени, чтобы вспомнить такие важные вещи. Или он настолько галантный кавалер, что готов погибнуть, лишь бы только не испортить даме репутацию? Послушайте, товарищи, я вас понимаю лучше, чем вы думаете. Действие равно противодействию, и когда давят, естественно, хочется сделать наперекор. А тут еще и дополнительный пряник: если вы признаете его невиновным, то одновременно и себя признаете невероятно умными и проницательными людьми не хуже Шерлока Холмса. А тут еще дама сердца разыграла такую сцену… Мне самому чисто по-человечески хочется оправдать Еремеева, только он виновен и снова будет убивать, если мы его отпустим.

Они ничего не знают, вдруг поняла Ирина, а без информации про аварию логику поступков следователя действительно почти невозможно постичь. Дед пока держится на симпатии к боевому прошлому подсудимого и потому, что на собственной шкуре испытал, каково это – быть несправедливо обвиненным, но если Лестовский еще чуть-чуть поднажмет, то склонит его на свою сторону.

Ирина решилась. Еще раз напомнив заседателям про тайну совещательной комнаты, она рассказала всю историю про затонувшую лодку.

– Вот собаки, – вздохнул Валентин Васильевич, когда она закончила.

Лестовский покачал головой:

– И все равно вы меня не убедили.

– Да господи, Владлен Трофимович! Ну нельзя быть таким скептиком!

– А вы не имеете права поддаваться паранойе. Совпадения никто не отменял, так что, если предприятие выпускает брак, это еще не значит, что у них в штате не может состоять ни одного маньяка. Вы еще молоды, Ирина Андреевна…

– А я – нет, – перебил дед, но Лестовский от него отмахнулся.

– Человеческая природа варьирует в самых широких пределах, но одно качество присутствует у всех людей, – журналист, кажется, сам не заметил, как съехал в менторский тон, – ни один индивидуум не станет прилагать больше усилий, чем необходимо, для решения проблемы. Как говорила наша учительница физики: «электрический ток как плохой ученик, всегда идет по пути наименьшего сопротивления», так вот в жизни все мы являемся такими плохими учениками. Когда вам нужно почистить картошку, вы же берете для этого нож, а не пилочку для ногтей, верно?

– Я знакома с вашим творчеством и уловила главную идею, что у женщины нет мозгов и место ее на кухне, – процедила Ирина, – но я понимаю вас и без примитивных аналогий.

– Не сердитесь. Суть в том, что у руководства существует множество способов расправиться с неугодным сотрудником, для этого совершенно не нужно, чтобы следователь создавал дело на пустом месте, дыша духами и туманами. Даже если приплюсовать сюда личную ненависть директора, каким-то образом прознавшего, что Еремеев спит с его женой, результат все равно избыточно большой. Боже мой, какая проблема? Накатали жалобу в райком комсомола, что Алексей Ильич не справляется с работой и морально разлагается, и все, вопрос решен. А учитывая статус НПО, так даже писать ничего не надо. Один звонок секретарю райкома, и все, через три дня забыли, кто вообще такой Еремеев.

– И то правда, – дед потянулся за очередной папиросой.

Ирина встала и распахнула форточку пошире. Без сигареты заядлый курильщик правильное решение не примет, а для некурящих давно пора завести противогаз.

Кажется, судьба толкает ее не на ту дорогу, которую она для себя наметила. Сейчас дед склонится на сторону Лестовского, и она в конце концов тоже даст себя уговорить, хоть и будет сражаться с заседателями до последнего, чтобы потом иметь право покрикивать на совесть: «я сделала все, что могла».

Она прижалась лбом к холодному стеклу. Прекрасный день угасал, солнце упало куда-то за крыши, потерялось в дворах-колодцах, но небо оставалось голубым, и на нем потихоньку проступала прозрачная, как облачко, луна.

С соседнего подоконника шумно вспорхнул голубь и полетел вниз. Проследив за ним взглядом, Ирина увидела знакомые фигуры. Кирилл прохаживался вдоль чугунной решетки, держа за руку Егора. Сын подпрыгивал, по-хозяйски дергал Кирилла за руку, и, приглядевшись, она увидела на нем новые сапожки. Даже отсюда было ясно, что экзотическая обувь привела сына в восторг, наверняка он сейчас воображает себя оленеводом или покорителем севера.