Анна Матвеева - Птичий рынок

– Да, я так зарабатываю! Тебе какая разница? Мне тридцать два! Я взрослый человек, – орала Дуня, запахивая халат. – Кто тебя вообще сюда звал? На хрена ты приперлась?

Лёка молча шагнула к ней, схватила за плечи, бросила на тахту. Заработал телевизор, на пульт которого упала сестра, что-то там про депутата Милонова. Лёка видела, что Дуня хотела крикнуть “Заяц!”, но сдержалась. Поняла, наверное, что кончилась его спасительная власть. Нет больше волшебной детской заслонки, придуманной когда-то в бане, есть только Лёкино отчаяние и ярость.

– Его нет! Всё это мура. Никуда оно не выходит, нигде не просыпается! Его нет! Никто не умирает, – бессвязно кричала Лёка. – Мама просто хотела, чтобы мир между нами. Но дружить с тобой, любить тебя невозможно, невозможно!

Лёка швырнула ноутбук о стену, влепила затрещину сидящей перед ней сестре. Та, собравшись с силами, как-то извернувшись с тахты, прошлась пятерней заточенных ногтей прямо по Лёкиному голому плечу. Лёка завопила, принялась колошматить каблуком по уже треснувшему экрану ноутбука – мстила так Дуне, компьютеру, спрятанным в нем похабникам, туфлям за то, что безбожно жали, за их тесноту, за всю свою хмурую жизнь, за маму, за бабушку, за Комара. Дуня непонятно как висела на ней, воя от ужаса.

– Двух детенышей африканского леопарда, Милочку и Фисташку, выкармливала лабрадор Тесси, – там в новостях поменялся репортаж. – Но у одного из котят обнаружился порок сердца. Специалисты боролись за жизнь маленького леопардика, но, к сожалению, болезнь оказалась сильнее. “Как оказалось, после вскрытия, у Фисташки был дефект перегородки, на сегодняшний день несовместимый с жизнью”, – рассказывают сотрудники зоопарка.

Сестры остановились, дышали тяжело, повернувшись к экрану, где притворно тревожная дикторша сокрушалась о смерти детеныша.

– Но есть и хорошая новость: леопард Милочка чувствует себя прекрасно. Она быстро растет и продолжает знакомство с другими обитателями зоопарка.

Дом у леса.

Терраса.

Стол.

За столом четверо.

Женщина средних лет, ее супруг – мужчина средних лет, их институтский друг средних лет и молодой человек, годящийся им в сыновья. Он, впрочем, тоже приближается к возрасту, который принято называть средним.

Четверо человек средних лет сидят на веранде. Все они, кстати, и в самом деле средние, не особо выдающиеся. Люди как люди. И собака под столом тоже вполне обыкновенная, и лес за забором ничем не примечателен. Вот такая мизансцена.

Если и дальше писать в этом духе, получится пьеса. А тут не пьеса, а рассказ.

Пригласили меня в гости на дачу. Очень славная женщина пригласила: и умная, и готовит. Она хотела со мной вроде как дружить, и муж ее был вроде как не против.

Заодно они позвали институтского друга. Он недавно в очередной раз женился, обзавелся ребенком, годным во внуки, и перебрался в Европу.

Институтский друг приехал в отпуск на родину, и наши с ним аудиенции решено было рационально совместить.

Весь день мы провели на террасе.

Хозяйка рассказывала, как построила этот дом, муж только деньги давал и долго не знал вовсе, где дом расположен и сколько в нем комнат.

Даже количество этажей было ему неизвестно, два или три.

Она говорила, а он налегал на виски из магазина беспошлинной торговли.

– Я нашла бригаду, ездила за материалами, а он… – хозяйка кивнула на супруга и тот застенчиво улыбнулся. – А он заявил, что ноги его здесь не будет, пока не подключат воду и отопление.

Смог бы я жить в доме, где ни к чему не приложил руку? Ощущал бы я такой дом своим? Все-таки некоторые вещи надо делать самому.

– Кусты вот эти своими руками посадила, – махнула хозяйка в сторону кустов. – А вон те с таджиками. Газон он не косит, нанимаю человека.

Муж отпил из маленького стаканчика и подозвал собаку. Собака отвернулась.

– А сын помогал? – спросил друг юности.

Оказалось, сын был очень занят. У него работы по горло, не успевает один проект сдать, другой наваливается. Работящий мальчик.

– А почему вы завели ребенка, сына, так поздно? – спросил друг юности и признался, что ему это всегда было интересно, но любопытничать неловко.

Хозяйка помешкала и кивнула на мужа – он откладывал. Сын – ее решение.

К обеду явился молодцеватый люмпен в белой курортной фуражке на красномордой голове. Собака ему приветственно повиляла.

Гостя усадили во главу стола, поднесли и наложили.

Он выпил, заел и пустился в доброжелательную критику.

– Вон щель, конопатить надо. А тут штукатурить, иначе отвалится. Здесь перестелить, потому что криво.

Восседая во главе стола, он обозревал весь дом и участок, даже те уголки, которые никак не мог видеть. Ни один изъян не мог укрыться от его деловитого ока. На просторной террасе стало тесно.

– Я человек занятой, но так и быть, найду время, а то пропадете вы тут без меня, – сжалился красномордый, жуя.

Муж хозяйки молчал, его улыбающаяся голова клонилась всё ближе к стаканчику.

К ужину подали грибы. Хозяйка посетовала, что грибы покупные, фермерские шампиньоны, хотя лес вот он.

От леса нас отделяла решетка, за которой весь день шастали грибники. Грибники косились на нас, а мы следили за ними. Казалось, что мы в парке диковинок; только неясно, кто на кого пришел поглазеть.

Указывая на грибников, хозяйка сообщила, что они всегда ее опережают. Муж за грибами не ходит, а она постоянно опаздывает. У них вон и калитка есть прямо в лес. Но она заржавела и не открывается, приходится кругом обходить. Из-за этой калитки и опаздывает. Только однажды ухитрилась пяток подберезовиков найти, да и те червивые.

Тут и появился жук.

Он то приближался, то удалялся, но очень скоро целиком завладел нашим вниманием.

Его жужжание навевало тревожное чувство неотвратимости.

За неделю до того я был на театральной премьере. Во втором акте из шкатулки выпустили бабочек. Незамысловатый, но эффектный режиссерский прием.

Как только бабочки вылетели на свободу, зрители тотчас потеряли интерес к пьесе. Актеры продолжали исполнять свои роли, демонстрируя мастерство перевоплощения, но всё это померкло рядом с бабочками. Даже искушенные критики, сидевшие на лучших местах, следили исключительно за взмахами крыльев. Про актеров вспоминали только, когда они взаимодействовали с бабочками. Вон тому, бородатому, одна села на плечо, и он, не будь дурак, ловко это обыграл. А вон та, пожилая, едва не наступила на бабочку. Зал охнул, кто-то вскрикнул “стой!”, актриса вздрогнула и до конца спектакля так и не cмогла вернуться в образ.