Игорь Савельев - Лицей 2018. Второй выпуск [антология]

Почти такая же история.

Так что Олег пихнул Валеру, увлекшегося подсъемкой бегущей богемы, и повел его наперерез толпе к малоприметной двери, у которой уже ждал, как было условлено, начальник охраны. Ждал и нервничал.

— Вы же сказали, что… — начал он с обидой.

Ну да, ну да. А кому и когда «Файл» говорил правду?

Рядом застенчиво топтались два качка-подростка, подручные Гремио, которые почему-то не были задействованы в постановке своего духовного отца. Но ведь и к лучшему, иначе бы их тоже увели. Хотя и выглядели они подозрительно — в черных худи, как из фильмов про банды Гарлема, — по крайней мере для этого места и для «Гамлета», билет на который стоил как на самолет.

Возле сцены всё же пахло: то ли мертвыми младенцами, то ли формалином, то ли какими-то медикаментами.

Они пошли темными закутками и сложными коридорами гуськом — странная компания. Шпана в худи и охранник подчеркнуто не замечали друг друга. Как собаки и кошки в очереди к ветеринару. Олег когда-то сидел в такой очереди, восхитился и запомнил. До мест, где они сейчас шли, никогда не добежала бы никакая полиция: внутри театр оказался реально катакомбами. Это вряд ли можно было назвать закулисьем; скорее большим и очень старым хозяйством: древний линолеум, облупленные двери, какие-то лампочки на шнурах — непонятно, на что идут тысячи и тысячи рублей с модных премьер. Олега всегда забавлял контраст между вылизанными фасадами и разгромленной изнанкой строений на «золотом километре России», как называли в пафосных путеводителях то Тверскую, то Арбат.

— Вот это, — сказал Олег. — Что здесь?

Можно было не спрашивать — видно же, что чулан. В самом темном и дальнем углу они нашли невзрачную дверь. Начальник охраны ткнулся (заперто) и неуверенно предположил, что, кажется, да.

— Хорошо. Нам нужно минут десять, не больше.

— Да хоть час, — буркнул охранник и поскорее пошел с места преступления.

— Так, мужчины. Значит, история такая. За этой дверью сидит Аркадий Леонидович Коноевский. Спасаясь от народного гнева, который разыгрался на премьере «Гамлета», он побежал от вас внутрь театра и теперь унизительно прячется в кладовке. Вас много, человек двадцать. Вы пытаетесь его оттуда выкурить и вытащить пред светлы очи возмущенного народа. Это понятно?

— Типа курить? — спросил тот, который пошире.

Господи.

— Только если очень хочется, — ласково объяснил Олег. — Вы просто ломитесь в дверь и что-то такое кричите, типа выходи, святотатец, или как это у вас там называется. Кричите вы так, будто у вас за спиной еще куча народу. Снимаем мы со спины, если лица попадут в кадр, закроем такими квадратиками. Всё поняли?

Эта публика могла и подумать, что Коноевский действительно там.

Двое напялили капюшоны и стали неуверенно биться в дверь и нечленораздельно мычать. Каков поп, таков и…

С пятой примерно попытки Олегу удалось их как-то раскочегарить (он начинал действительно нервничать: кто знает, вдруг полиция и правда решит совершить обход, несмотря на общую сочувственную лень). Кое-как отписали дрыгающиеся спины. Потом Олег торжественно стучал и кричал (молчаливым метелкам): «Аркадий Леонидович, это телеканал „Файл“, пожалуйста, ответьте что-нибудь! Вы в порядке?»

Наконец наступило время мочи.

— Где моча? — спросил Олег.

Его не поняли.

— Вот у вас был груз, там были не только мертвые младенцы, но и моча в баночке, — терпеливо объяснял он. — Должна была быть, я не видел, слава богу.

Они жали плечами.

Может, Гремио разбил ее на сцене вместе с уродцами?

— А может, и в машине забыли…

— Хижняков будет в восторге…

— А зачем вам моча? — спросил один.

— Как ты думаешь, почему я выбрал именно эту дверь? — с напором начал Олег. «Спокойно, спокойно! Полечить бы нервы. По такой схеме обычно отвечают только психопаты». — Посмотри вниз. Что ты видишь? Это плитка. Какая у нее затирка? Смелее. Светлая. Мо-ло-дец! То есть, если полить мочой, будет прямо видно, что это моча и она течет из-под двери. То есть великий режиссер обоссался — то ли от страха перед гневом народных активистов, то ли просто не вытерпел, потому что прячется там несколько часов. То есть мы показываем эту мочу и объясняем ровно то же, что я сейчас вам сказал.

Но от того, что Олег прочитал сейчас эту проповедь, заветная баночка, конечно, не нашлась.

— Так, ребятки, у нас времени действительно очень мало. У меня нетривиальный вопрос. Кто хочет ссать?

Один заржал, второй потом тоже. Конечно. На это они не подписывались. Можно подумать, им предложили тут, в коридорчике, замочить живого Коноевского.

— Валера?

— Ты охренел?!

Впрочем, это было бы и бессмысленно. Валера бы не успел и помочиться, и заснять, как моча течет между плиток.

— У нас реально очень мало времени, — повторял Олег, как бы оправдываясь, отвернулся к двери и начал расстегивать ремень.

Парни заржали, Валера с энтузиазмом начал снимать, обходя и посмеиваясь.

— Э, ты че творишь?

— Не ссы! То есть ссы, не боись, это для твоего семейного архива… Вырежем…

— Ага, для архива! Завтра все будете смотреть и ржать. — Олег быстро стряхнул и отпрыгнул. Посмотрел, не подмочил ли кеды. Текло неплохо. Валера брал крупный план.

Последним номером надо было снять, как выскочивший из заточения Коноевский спасается бегством, но это уже совсем трудно было организовать. Они попытались, конечно (что получилось — уже не для архива, а для помойки). Валера как настоящий виртуоз своего дела походил по коридору, заглянул в углы, в столетние трансформаторные щитки какие-то. В итоге он ликвидировал свет, насколько получилось, и его даже не убило. Того, который похлипче, заставили бежать, а камера бежала за ним, нарочито сбиваясь, чтобы не было видно не только головы, но и — толком — одежды, а бьющая с дальнего плана одинокая голая лампочка мешала бы разобрать в эти доли секунды, гарлемское худи ли это или пиджак от Армани. Или что они там носят.

— Я поеду домой, на метро, — распорядился Олег. — Ты на студию? Блин, надеюсь, Хижняков хотя бы перед театром не маячил…

Усталые, но довольные.

Назавтра Олег сидел на монтаже, на третий день — отдыхал. То есть позанимался шабашками для «Шоубиза» и съездил в «Яблоко Евы». На четвертый день настало то, что он так не любил. Встреча с Сергеем Спартаковичем (сокращенно СС), которую вообще трудно было описать точнее — только неопределенным словом «встреча». Оперативка? (Пятиминутка ненависти, ага.) Редактура? Режиссура?.. Всё было бы неточно, и сам СС способствовал этой атмосфере неясности своей… расплывчатостью? Иногда бывало даже непонятно, чему посвящена очередная их беседа. СС отрывался от чтения, снимал очки, близоруко щурился и выдавал сентенции в духе: «Жара!.. А у вас в Иркутске тоже жарко?» «Я из Барнаула», — мягко напоминал Олег, которому давно осточертела вся эта игра, потому что прекрасно помнил его собеседник, конечно, и про Барнаул, и про все остальное. Но тот все равно пускался в рассуждения: «А ведь и над Иркутском, и над Барнаулом озоновая дыра, ученые выяснили», что заставляло заподозрить в нем полнейшего дегрода, прикрытого броней высокой должности. На самом деле это было, конечно, не так. СС придуривался. Он был деловой человек, и Олег это знал. Но как деловая хватка сочеталась в нем с этим распинательским отношением к времени — ладно бы чужому, но своему, — оставалось загадкой.