Борис Лурье - Дом Аниты

Поэтому, хотя я и рад бы задать большой птице множество вопросов, я ограничиваюсь последним:

— Почему в вашей стране запрещены искусства? Или нет?

Над этим рабби Лысому Орлу {178} 178 Коммунистический Орел незаметно превращается из военной фигуры в религиозную. В утопии Лурье идеальное Государство должно быть и религиозно-этическим. не приходится размышлять. Он шевелит бедрами, на которых сидим я и моя Любовь, и некоторое время молчит, стараясь идеально сформулировать лаконичные мысли в своем прямом, простом и остром орлином мозгу.

— Искусства для нашего народа? Очень важны. Они формируют его ум. Но художник обладает оружием. Он держит в руках атомную бомбу, которую можно использовать во благо. Насколько мы способны его понять. Или же во зло. Однако мы не позволим никому, даже величайшему гению, уничтожить наш Труд… В западных странах Искусство не так важно. По большей части его заменяет потребление. Искусство все еще используется для формирования народного сознания, но, как правило, путем умышленного запутывания. Поскольку при демократии Искусство приравнено к товару, его главной функцией становится инвестиционная стоимость… Когда подобные инвестиции значительно возрастают, на рынок может порой просочиться даже серьезное, раздражающее произведение искусства, которое обычно отвергалось… Например, на нехудожественном уровне широкое распространение классических революционных сочинений становится прибыльным и потому не встречает препятствий. Это доказывает скептикам, что художественная и политическая свобода действительно существует… Но ситуация меняется на противоположную, если подобные сочинения представляют опасность для системы. Стоит хоть немного нарушить общественное спокойствие, как демократия сбрасывает свою личину и превращается в фашистское государство.

Внезапно на нас пикирует другая птица. Тоже Орел? Она летит зигзагами, по беспорядочной и опасной траектории… Мы видим, как она выполняет акробатическую петлю, как будто теряет управление и падает. Однако затем маленькое, но крепкое создание снова взмывает и в полете совершает пируэты русского «казачка».

Это не орел, а помесь множества пород, не птица, а «джокер» — беззаботный цирковой клоун, желающий нарушить торжественность албанского неба. Трудно сказать, что означают его выкрутасы — простую игру или самоубийственные воздушные трюки.

Птица опускается ниже и орет: «Бобка!» (Конечно, мне — а кому же еще?) Но я не понимаю, речь ли это. Поток заикания, какой-то исковерканный человеческий язык неясного происхождения, превращенный в птичий гогот. Впрочем, хотя из клюва вылетает грохот автоматной очереди, беспорядочно рассыпающийся вокруг нас, слово «Бобби» или «Бобка» я все же улавливаю {179} 179 Очевидно, эта птица русская, и она, как и румбульские странники, знает, что Бобби тоже русский. Неспособность понять речь птицы отражает оторванность Бобби от родной культуры. Лурье уехал из России в детстве, а в Риге говорил в школе в основном по-немецки. .

Похоже, товарищ Лысый Орел не в восторге от этого грубого вторжения. Его наставительную речь прервали, и он объясняет нам, школьникам, сидящим у него на коленях:

— Дорогие товарищи Туристы, вы знакомы с Птицей Яшей? Он такой весельчак! С ним кто угодно подружится… Он иностранец, родом с Севера, но немного ку-ку! После того, что он пережил во время Великой Отечественной войны, у него немного помутился рассудок… В Ленинграде он водил сани с реактивным двигателем по льду Ладожского озера, доставляя продовольствие в осажденный, умирающий город-герой. Фашистская артиллерия бомбила нас с воздуха, но винты двигателей поднимали снег, который скрывал мишени… Сами понимаете, ездить вот так ночами напролет — не фунт изюму. Вокруг падали снаряды, лед трескался. Даже когда бомбы не достигали цели, многие сани тонули в ледяной воде, проваливаясь в пробитые полыньи… В общем, не удивительно, что он чокнулся! Ему далеко за шестьдесят, а он по-прежнему считает себя героем-любовником. Вместо того чтоб усердно трудиться на Партию и правительство, пьянствует и путается с бабами.

Товарищ Орел доверительно шепчет:

— Но что еще хуже, ему до смерти хочется эмигрировать в США! Можете себе представить? В Лас-Вегас — этот Содом и Гоморру! За недостатком информации, он считает этот город бесспорной сексуальной столицей капиталистического мира. Но мы-то, образованные птицы, понимаем, что подлинные чемпионы анархо-буржуазных излишеств — это Вена и Париж… Однако Птица Яша твердо решил посвятить оставшиеся дни, до самой последней секунды, славной задаче доведения всего женского пола до экстаза. Он публично об этом заявил в своей официальной просьбе об эмиграции, обращенной к Партии… Полагаю, Центральный комитет разрешит этому уважаемому ветерану эмигрировать в Соединенные Штаты Греха, раз уж он так упорно об этом мечтает. Партия будет рада, когда Птица Яша наконец расквасится о соляные столпы этого Содома.

Малахольная птица пикирует, подражая немецкому «юнкерсу» {180} 180 Нацистский пикирующий бомбардировщик «юнкере» был известен своей зловещей сиреной и способностью быстро выходить из крутого пике. , трясется и извивается, а затем чуть не таранит нас огромным торчащим членом-пушкой! Мы вцепляемся в колени Лысого Орла, когда Яша пролетает мимо с криком:

— Эй, Бобка, не узнаешь меня? Я же твой друг детства — Птица Яша! Теперь я космонавт, величайший воздушный ас! Ну если только водки не налижусь… Хотя после водки я взмываю еще выше!

Он выходит из отчаянного пике и сальто-мортале и неподвижно повисает в воздухе прямо над нами. Его пушка почти тычет мне в нос.

Товарищ Орел сердито щелкает клювом, пытаясь прогнать космонавта. Но тот не двигается с места. Лишь опять кувыркается, машет крыльями, работает лапами и без умолку говорит, говорит, говорит:

— Как я рад тебя видеть, живым и здоровым, вместе с твоей дамочкой. Может, ты и не захочешь меня уважить или даже вообще не узнаешь, я ведь пьяная Птица Яша. Ты-то теперь из еврейского высшего общества, образованный американский аристократ! А я хулиган и всегда им был. Раз уж ты хулиган, хулиганом и останешься, и я этого не стесняюсь. Пусть никто об этом не забывает, будь он хоть из верхов, хоть из низов, и не относится ко мне с уважением! Ох, как я лют! Я ведь сын знаменитой знатной мадамы из Петербурга. Поэтому меня так тошнит от этой гладкой светской салонной трепотни… Знаешь, Бобби, когда я убежал воевать в Красную армию, они ведь сцапали моего родного отца. Он лежит в безымянной братской могиле недалеко от злосчастной Румбулы. В никем не воспетом Бикерниекском лесу, где покоится каких-то полторы тысячи человек… {181} 181 Бикерниеки — братская могила в лесах под Ригой, где предположительно были расстреляны и захоронены более 46 тысяч человек. Представляешь, Бобка, мои гребаные кореша стали эсэсовцами! До сих пор их разыскиваю. Они прячутся в Нью-Йорке, куда я недавно летал — что греха таить, бухой. Чуть не задел их когтями. Но эти анархо-эсэсовские сволочи шмыгнули в метро!