Ксения Драгунская - Заблуждение велосипеда

– Что это – станция Олбани?

– Это город такой, столица штата Нью-Йорк.

Все-то у них навыворот! Какой-то заштатный Олбани почему-то столица… А Калифорния? При наличии таких городов, как ЭлЭй и Сан-Франциско, столицей штата является крохотный Сакраменто.

С айовского кампуса студент-волонтер Шейн домчал меня на станцию. Совершенно заброшенный, необитаемый полустанок, закрытое окошко кассы, линялый штатский флажок и no smoking . Вылитая станция Щеброво возле райцентра К.

Отсюда мне предстояло доехать до Чикаго и там пересесть на поезд в Нью-Йорк.

Было начало октября, и за окошком пустого вагона тянулись рыжие перелески, болотца, пустые поля и бледные осенние небеса.

Американский поезд тащится словно по родной Т-ской области, не хватает только скучающей толстой стрелочницы в будке, обсаженной золотыми шарами и астрами.

Через пять часов – пересадка в Чикаго, тут народу побольше, поезд тесный, неудобный, называется «Lake Shore». Острословы, учитывая плохое движение американских поездов и хронические опоздания, переименовали его в «Late for sure» – «Опаздывающий наверняка».

Сидячка. Бегают маленькие негритята и китайчата, ползают по полу.

Ночью в вагоне свет не гасят, наверное, чтобы пассажиры не безобразничали. Моим соседом оказался учитель английского языка и литературы из муниципальной средней школы по имени Брюс, дядя с застенчивым лицом тихого алкаша.

Пасмурным утром показались пригороды, промзоны, опоры мостов, размалеванные граффити. Мелькнуло ZYKINADURA, но я твердо решила, что это глюки, и отвернулась.

– Конечно, тебе может совсем, совсем не понравиться, – тихим педагогическим голосом говорил мне Брюс. – Но ты помни, что все равно, Нью-Йорк – это что-то уникальное, единственное в мире…

В Нью-Йорке лил дождь, и какой-то незнакомый дядя в очереди на такси пригласил меня под свой большой зонт.

В гостинице на Шестьдесят третьей улице пили чай с милейшим Сашей Галиным и его женой.

Мероприятие прошло на «ура».

Смотрели на Бродвее пьесу Олби «Коза». Ничего себе история – дружная американская семья, папа, мама и взрослый сын. Все хорошо, только папа влюблен в козу по имени Сильвия и то и дело ездит на далекую ферму с ней трахаться. В конце концов, мама Сильвию убивает и является к папе, перемазанная кровью. Такое не всякие братья Пресняковы придумают!

Непременно надо поставить в Москве, совместная постановка театра Романа Виктюка с уголком Дурова. Обрыдаться! Аншлаг…

Смотрели пьесу Саши Галина «Конкурс» в исполнении американских актеров и мой «Секрет русского камамбера». Потом была встреча со зрителями.

Олби несколько раз припомнил, как был в Ленинграде в начале шестидесятых. Перед встречей с ним я нарочно перечитала книжку его пьес. Писательские корни у этого американского классика наши, родные – Хармс (пьеса «Американская мечта» написана под его явным влиянием) и Достоевский («Случай в зоопарке» можно соотнести со сценой встречи Мармеладова и Раскольникова, и с другими мрачноватыми парными мужскими сценами, которыми так насыщенны тексты Достоевского). Но оставим эти рассуждения критикам и всевозможным «ведам».

Присутствовал и Тони Кушнер, драматург, тут же мне сообщивший про свои русские корни. По американским меркам русские корни – это когда дедушка и бабушка бежали из Кишинева от еврейских погромов. Господин Кушнер никогда не был в России, но о русских корнях не забывает и именно русских людей избрал объектами творческого освоения. В пьесе «Ангелы в Америке» есть персонаж – женщина с «типично русской» фамилией Домик, и все в таком роде.

Ждали «друга» господина Олби. Они вместе уже сорок лет, isn’t it moving ?..

Я ходила по Нью-Йорку, стараясь не заморачиваться, не заостряться на том, что в этом городе мой папа родился.

Ну и что?

Просто ходила пешком по Манхэттену, дыша звуками, да, именно – дыша звуками этого города, слушая уличных музыкантов, таращась на толстых негритянок из дорожной полиции, регулирующих движение в час пик так, словно танцуя диско-танец.

На противоположной стороне улицы долговязый чудик с собранными в жидкую косицу волосами ведет толпу разнокалиберных барбосов. Платный гуляльщик. Ну-ка я его фоткну. Так, надо его обогнать и отсюда, чтобы…

Я ускоряю шаг и оборачиваюсь на собачьего чудика на той стороне узкой улицы…

– Костян! – стараюсь я крикнуть погромче, потому что голос почему-то вдруг сел. – Число!..

Сирота и батюшка ходят по Округе.

– Вы говорите, что это череп Дашеньки. Но Зоя Константиновна упоминала какого-то фронтового товарища своего отца.

– Осю Приборкера?

– Имени названо не было.

– Да там вообще такая путаница! У дедушки Числа была любимая девушка, учительница, ее убили в деревне в конце двадцатых. Как, почему, каким образом череп оказался у него, исходя из каких соображений он решил взять себе череп любимой девушки – теперь остается только гадать. Но бабушка, жена дедушки, всегда очень ревновала его к Дашеньке, и ему пришлось сказать, что это череп Приборкера. Чтобы бабушка не волновалась. Тем более что Приборкер считался пропавшим без вести, и все получалось вполне складно. Нет, действительно, а то возвращается человек в родную семью с черепом любимой девушки – ну что это такое? Как приниматься за мирное строительство? Череп Оси Приборкера, и никаких вопросов. Правда, когда в конце пятидесятых Приборкер вдруг прислал дедушке письмо из Канады – типа, дружище, наконец-то я нашел тебя, – возникла заминка, но дедушка как-то выкрутился. Он перед самой смертью, в начале восьмидесятых, во всем признался внуку. Там вроде вот как на самом деле было. Погибла Дашенька, стали виноватых искать, врагов. А враги кто обычно? Священники и кулаки. Дедушка их вроде бы сам, собственноручно… А потом так вышло, что череп никакой ни Дашеньки, а одного из казненных. Так вроде товарищи над дедушкой подшутили, молодые были, веселые… Но точно ничего не известно, дело давнее, на всякий случай дедушка думал, что Дашенькин это череп, так ему спокойнее было. Вот что дедушка Костику перед смертью рассказал. Буквально на десять минут в разум вошел, чтобы признаться. А так ведь долгие годы в полном маразме был, большевик-бедняга. Но в прекрасной физической форме. Наденет кеды и бежит. Сам не знает куда. Терялся все время. Находили, ловили. В ванную никак не могли загнать, чтобы вымыть. Настоящую охоту приходилось устраивать. Спереди наступал шофер, его еще звали как-то шибко идейно, не то Первомай, не то Серп-и-Молот. С одного боку караулила сама Зоя Константиновна, с другого – еще кто из домашних, может, даже и Число. И так потихоньку, постепенно, теснили дедушку в ванную, а уж там домработница хвать его похвать… А вы, батюшка, разве его никогда не видели?