Ксения Драгунская - Заблуждение велосипеда

– Видел, конечно, когда-то очень давно.

– Теперь сюда, батюшка, а то там чекисты забор поставили, не пройдешь теперь. Сюда. Вот. А я пивка бутылочку выпью. Хотите тоже?

Число увидел меня и ничего не сказал, только кивнул, дескать, сейчас, и начал переходить улицу со связкой упирающихся барбосов, что было рискованно и проблематично, и тогда я крикнула ему:

– Погоди, стой, я перейду!

И мы даже не обнялись, а просто сказали друг другу:

– Здорово!

А еще:

– Ну, ни фига себе!..

Он уже тогда был очень худой, но с новыми зубами, отличными, белыми. Они как-то особенно выделялись, бросались в глаза, торчали на его худом помятом лице.

И он познакомил меня со всеми барбосами, а потом прибавил, что это просто случайность, подменяет приболевшего друга, а сам, конечно, никакой ни доги-вокер, а креативный продюсер на возникшей недавно русской телестудии, перспективы ослепительные, создаем банк идей, как это зверски кстати, что я тебя встретил, Ксантиппа, эх, не захватил с собой визитку, давай напишу тебе свой мэйл, будем сотрудничать, такого сейчас заколбасим…

И я даю ему свою визитку с зеленым котом.

И вот человек стоит, разговаривает, сияет большими белыми зубами, и рубашка у него белая, и волосы чистые-чистые собраны в косицу, и рассказывает взахлеб про свою телестудию, а вокруг шумит, сигналит желтыми такси и мигает светофорами огромный вожделенный город, но почему-то – непонятно, почему, непонятно, но совершенно ясно – что человек спивается, «сторчивается» и скоро погибнет.

И ты ничего не делаешь, чтобы ему помочь. А что делать? В багаж сдать, увезти домой?

Зато ему можно рассказать по речку, пожаловаться, что нет больше лодочной станции, и на пляж не пройти, а про лес лучше вообще не рассказывать…

– Я еще вернусь сюда в конце ноября, – пообещала я. – Вылетать в Москву буду отсюда, и перед вылетом у меня несколько дней, давай встретимся?

– То есть даже не обсуждается! Сообщи мне, когда приезжаешь, я тебя подхвачу в аэропорту… Остановись у меня! Я тебя с такими людьми познакомлю!..

Ну и все в общем-то.

В самом конце ноября, перед отправкой домой, у нас еще были читки и дискуссии в театре «Нью-Йоркская театральная мастерская». Нас было трое драматургов с Айовской писательской программы, славный малый Нихад из Боснии и Чарльз из Уганды, заносчивый и малоодаренный негритос.

Прошли читки. У меня читали «Ощущение бороды». Что-то в этом было, некий, как говорят, челлендж и креатив – американские актеры, очень пестрая в расовом отношении команда, играют в Нью-Йорке пьесу про русскую деревню. Показала им деревенские фотки.

– Это рай, – умилилась одна актриса, разглядывая избу с резными наличниками на берегу речки. – Вот настоящий рай!

Именно, дорогая. Потусторонняя жизнь. Другая планета, с точки зрения государства – просто несуществующая. Туда-то я и отправлюсь на старости лет.

Все закончилось, разъехались мои коллеги, а я переменила дату вылета и бродила по промозглому, серому городу, дожидаясь первого декабря. Вдруг решила встретить день рождения папы в городе, где он родился.

Звонить Числу или нет?

Чувствовала, что не надо звонить. Чтобы не расстраиваться.

Зашла погреться в русско-сербско-польский букинистический. Женские романы, словари и разговорники, ничего интересного. Сборник стихов Пушкина для нерусских школ, с проставленными ударениями и сносками – что такое «мгла», «кровля обветшалая». Семьдесят второго года выпуска. Кто привез?

С полки выскальзывает тоненькая брошюрка, объемом школьной тетрадки в сорок восемь листов, в шершавой коричневой обложке из упаковочной бумаги, как раньше пакеты были, в овощном магазине взвешивали красно-зеленые болгарские яблоки.

«Поля и небеса». Альманах новой русской поэзии. Москва, восемьдесят третий год.

Или:

Ну, просто Кассандра, пророк, светоч, как в воду глядел.

Это Никола Плужников. Теперь он отец пятерых детей, профессор-антрополог, спец по народам Севера. Когда я приглашаю его к себе в гости, он говорит, что нет денег на маршрутку. Пятьдесят рублей. Уважает наше государство науку антропологию…

А вот Маша Бабушкина:

Маша в начале девяностых, прихватив троих детей, как-то полулегально, «на коровьих копытах и с медвежьим пометом» выехала во Францию. Вроде бы с ней все нормально.

Иван Бурмистров, юноша с задатками гения, тоже из нашей дачной компании. Экспериментировал со всякими растворчиками, которые внутривенно, потом увяз в вульгарнейшем алкоголизме, но выкарабкался. Кладет мозаичные иконы. Очень правильный и богомольный.

Или вот еще:

Молодец, Иван Бурмистров. А напомни тебе теперь про эти стихи – небось удивишься.