Марина Юденич - Нефть

Это была еще одна полезная привычка Стивена, один из тех кирпичиков, из которых позже сложилась цитадель его профессионального величия. Он замечал людей, порой случайно, порой целенаправленно выбирая в толпе окружающих персонажей, и — не слишком обременяя себя целенаправленной работой в этом направлении — штришками, от случая к случаю, мысленно — создавал не портрет даже, а некий трехмерный макет героя, с тем чтобы потом присоединить его к своей справочной системе. Где каждый персонаж, как кукла в невидимом театре, воссозданная до мельчайших деталей, висел до поры на крючке. Пора наступала — если кукле следовало начать действовать в одном из планов, разработанных Стивом, или — напротив — кукла вдруг начинала действовать сама, и тогда возникала нужда препарировать ее со всей тщательностью, дабы понять — почему, как и что из этих действий может в итоге выйти.

В этой кладовке Марвин висел на крючке давно и, откровенно говоря, мало занимал Стива, потому что был в высшей степени типичен, похож — как две капли воды — на десяток-другой таких же медийных персон, из числа «золотых перьев» и «лиц каналов». В душе Стивен не любил журналистов, и эта нелюбовь проистекала отнюдь не из вечного стремления тех проникнуть в тайны, вокруг которых вечно вертелся Стив.

Дело было в другом: Стив терпеть не мог прислугу, которая таковой себя признавать не хотела. Уборщиц, которые изображали из себя архитекторов, наводящих последний лоск на поверхность творения и — по отношению к проходящим мимо — вели себя соответственно. Поваров, полагающих, что им лучше знать, чего сегодня желает желудок Стива. Журналисты — в его разумении — были из той же категории. Прислуга, нанятая для того, чтобы рассказывать байки. Как, кому, в каком ключе — вариантов не счесть, но все строго оговорены контрактом. Однако — как никто другой из прочей «прислуги по сути», независимо от того, как называлась деятельность и сколь престижной она считалась — пресса с констатацией очевидного мириться не желала. Психологической защитой — и более ничем — Стив объяснял совершенно идиотскую сентенцию о четвертой власти. И обычное хамство, амикошонство, снобизм, и поверхностное всезнайство, и петушиные наряды и демонстрация независимости, и даже злость, и злобность, и зависть — все, все проистекало оттуда, из комплекса амбициозного лакея. С медийными звездами все было проще, потому что — совсем уж на виду. Похлопывания по плечам, пинки под ребра — президента и вице, многозначительное: вчера, когда я обедал с Биллом. он сказал мне: ты сможешь, только ты, тебе верят… теперь я не оставлю его (какую-то бяку) в покое (и это значит, что жизнь бяки закончилась)… Лакеи-фантазеры, воображающие себя членами клуба джентльменов, обидчивые лакеи — потому что сознание собственного лакейства еще не вытеснено окончательно в глубины подсознания, трусливые лакеи, потому что работодатель в любую минуту — иногда оговоренную контрактом, а порой — сложившуюся вне всяческих правовых полей, может дать увесистого пинка под зад. А продаться за те же пряники — не всегда просто. И от страха — на все готовые лакеи. То есть — в крайнем случае, даже почистить ботинки хозяину. Желательно — непублично. Но там уж как придется. Словом, Стив не любил журналистов.

И Марвин Рассел не был исключением. Возвращаясь к возможным вопросам, ради которых звезда, плавно скатившись со своих надменных медийных небес, снизошла до ланча с обычным политическим аналитиком, да еще в клубе «Марс», Стив определился. Либо Марвина Рассела интересовал будущий состав комитета принципалов. Притом, разумеется, не просто имена, они уже — секрет Полишинеля. Но — мотивации, интриги, договоренности, уступки, сдержки и противовесы. Словом, весь обычный политический тюнинг. Либо Рассел решил заняться взрывом в Колорадо. Стивен помнил — Марвин уже писал о National Nanoscience Center, притом — едва ли не одним из первых. Теперь им могло двигать обычное первородное тщеславие — я породил, мне ли не рассказать о смерти. Или… Третий вариант поначалу казался Стивену маловероятным, зато — случись все именно так — интрига могла закрутиться в тугую спираль легкого политического кризиса.

Не громкого — о котором немедленно раструбят первые полосы газет. Легкого и почти невесомого, бесшумного, известного — единицам, возможно лишь тем, кто сошелся в схватке, изящной, интеллектуальной, но от этого ничуть не менее смертельной. Это был любимый жанр Стива. Что-то изысканное и волнующе опасное от восточных единоборств. Слабый физически, субтильный Стив никогда не мечтал о татами, но это — некоторым образом — было оно. Вероятно даже, речь шла о более совершенном и жестоком боевом искусстве. Именно боевом. Судя по вчерашнему разговору, тема трагедии в Nanoscience и — главное — сами нанотехнологии как таковые, не укладываются в канву интересов основных фигурантов, и потому будут замалчиваться. Однако ж — и Стиву ли было об этом не знать — если кто-то на Капитолийском, да и любом другом холме — если рассматривать холм как обитель некоторой власти, заинтересован помолчать, всегда найдется антагонист, который уже в силу этого захочет поговорить. Притом, разумеется, на ту же самую тему. Иными словами, Марвину Расселу предложили поднять шум вокруг трагедии в Колорадо. Но кто и зачем? Этого — навскидку — не мог сказать даже Стивен. Впрочем — только навскидку, как выяснилось. Только навскидку.

Потому что через полтора часа — когда отвратительный ланч, главным провалом которого стал пережаренный кусок говядины знаменитого здешнего йоркширского пудинга, укутанный в кокон совершенно непропеченного теста, подходил к концу — он уже знал это имя. Имя человека, ради малейшей прихоти которого медийные звезды и даже целые планеты, не чета Марвину Расселу, плотным послушным стадом скатывались с небес и мчались туда, куда указывал пастух. И громко блеяли, если он того хотел. И молчали, когда отточенные ножи пастушьих подручных ловко вспарывали их натруженные глотки.

— Энтони Паттерсон?

— Ты гений, мой мальчик…

Марвин Рассел сиял. Бокал с драгоценным Petrus был водружен на стол с такой восторженной энергией, что тонкая ножка бокала едва не надломилась. Но и без этого рубиновая жидкость, возмущенно взметнувшись, выплеснулась на белую скатерть. Стив прикусил губу, чтобы не рассмеяться. Это было еще одно из давно подмеченных свойств Марвина, любой успех он всегда немедленно записывал на свой счет. Невозможная загадка, разгаданная Стивом за непропеченным пудингом, восхитила его, будто это он сам только что назвал имя, которое, направляясь на встречу, даже не рассматривал Стив.

— И его интересует причина?