Марина Юденич - Нефть

Большинство милых провинциальных барышень и юных дам с удовольствием проводили несколько недель в столице, благополучно возвращаясь в родные пенаты с деньгами, заработать которые в любом другом месте было бы просто нереально. Само собой разумеется, что большинство путешественниц и отпускниц не склонны были распространяться о подробностях короткой отлучки. Потому информация о заведении практически никогда не выплескивалась публично. И просуществовало оно довольно долго. Пока не сменились ориентиры. Но это произошло некоторое время спустя.

Пока же — в начале 90-х свободная разгульная жизнь была едва ли не обязательным условием принадлежности к клану новых. Тогда еще только строителей, творцов грядущей жизни. Будущих хозяев. Обязательной составляющей образа начинающего капиталиста. Начинали на ровном месте, или — хуже того — карабкались из глубокой ямы дремучего невежества. Еще не обтесались «по Европам», не разглядели как следует вблизи настоящих, потомственных акул. Не распознали, как те резвятся в бескрайних океанских просторах, чем тешат свирепые души. Потому — оглядывались назад. Вспоминали — благо память была свежа, да и пресса, охваченная разоблачительной лихорадкой, не скупилась на подробности «сладкой жизни» предшественников. Государственная дача за зеленым забором, гаишник, отдающий честь вслед машине, несущейся по Рублево-Успенскому шоссе. Баня с бассейном, много виски и обнаженной женской натуры. Предел мечтаний, символы успеха. Калька тайных утех свергнутой партийной элиты. Резвились, по крупицам множа собственные символы. Ранние — часы Rolex, костюмы от Версаче, черный глянец шестисотых мерседесов вместо черного же глянца «ГАЗ-31». Номера, однако, те же. Предпочтительнее прочих — магическое «МОС». Резвясь, впрочем, решали дела. Делили страну, потрошили закрома Родины, прикупали усидевших чиновников, назначали новых, заключали коалиции, подписывали конвенции, карали нарушителей. Как полагается — «после непродолжительной гражданской панихиды». Классиков, впрочем, в новом прочтении трактовали буквально. Хоронили тогда часто. Однако не грустили. С утра отпевали очередного нарушителя конвенции, в обед «поднимали десятку грина», вечером садились ужинать в узком кругу и за ужином продолжали делить страну, назначать чиновников… И — собственно — это было движение. Кстати, о чиновниках. Смешное лингвистическое исследование, утверждавшее, что «Движение во многом зависело от государства: чиновников, силовых структур, разного рода лоббистов», зафиксировало ситуацию, но основательно ее переврало. То есть, перевернуло с ног на голову. В короткую, но безусловно яркую эпоху движения все обстояло с точностью до наоборот. Чиновников-силовиков, сотрудников правительства, администрации президента — иногда «брали с собой». Именно — брали с собой. Как берут — подкормить и приодеть — бедных родственников или старых друзей, не вписавшихся в жизненную колею. Те — в свою очередь — совершенно как бедные родственники и поотставшие друзья — почитали за честь оказаться в компании. Ибо — в сущности — и были тогда бедными родственниками. Вернее — просто бедными. Сейчас в это трудно было поверить, но было так. Иногда — дабы решить вопрос, достаточно было просто «пообедать» нужного человека во власти. Свозить семью на отдых в Турцию или Израиль. Преподнести дешевенький — тысяч за десять долларов — Rolex. И все.

На самом деле все это легко объяснимо. Хотя костюмы от Brioni на нынешних государевых людях и легкая уверенная небрежность, с которой они заказывают Chateau Petrus урожая 1966 года в парижском La Grande Cascade, почти лишают возможности в это поверить. Был короткий период, в сущности — исторический миг, смены караула. Межсезонье чиновных привилегий — когда, как в любом межсезонье, все неясно, смутно и меняется стремительно и радикально.

Еще существовало классическое, кремлевское, дармовое — государственные дачи и служебные квартиры в цековских домах, бесплатные поликлиники с лучшими врачами и оборудованием и прочим, что сложилось едва ли не в двадцатых, оттачивалось в тридцатые, а в застойные семидесятые возведено было в абсолют, как едва ли не сакральное право члена правящей касты. Но государева «халява» стремительно теряла привлекательность, потому что купить — причем совершенно свободно — можно было уж много больше и лучше. И система материальных ценностей на какое-то — правда, непродолжительное — время обрела едва ли не абсолютно правильную форму, а вернее — структуру. Деньги стремительно приобретали большую ценность, нежели должность и место во властной иерархии. Новые обитатели политического Олимпа еще не вполне ориентировались в способах получения дополнительных заработков. И были — повторюсь — бедны. Банально и скучно бедны. И уже изрядно тяготились этим. И готовы были продаваться. И пока — незадорого. Движение разбирало их, как детей из сиротского приюта, это было пока еще не столько необходимостью, сколько модой. Правда, полезной. Каждый непременно имел на содержании пару-тройку чиновников федерального уровня. Выбирали, руководствуясь разными параметрами. Порой — тем самым дачным соседством, о котором уже говорилось выше. Порой — случайно, оказавшись рядом на каком-то застолье. Порой — целенаправленно, если этого требовала «тема». Процессы прикармливания и, соответственно, обретения новых «тем» складывались спонтанно. По крайней мере, тогда — в начале 90-х, большинство полагало именно так.

— Простите меня, мистер Гарднер, но через несколько минут мы будем заходить на посадку. Хотите кофе? — темнокожий стюард слегка дотронулся до плеча Стива.

— Я уже не сплю. Кофе не надо.

Стив рывком поднялся со своей импровизированной — но удивительно, как выяснилось, удобной постели — раскладного кресла в салоне business-jet Citation X».

За десять, без малого, часов полета выспался он отлично. Пушистый легкий плед полетел на пол. Стив хрустко потянулся и, плюхнувшись в другое кресло, рывком отодвинул шторку иллюминатора. Маленький салон самолета немедленно затопило яркое солнечное сияние. На секунду Стив зажмурился, а когда глаза вновь обрели способность видеть, он завороженно приник к иллюминатору, наслаждаясь открывшейся картиной.

Свод небес и бескрайняя гладь океана внизу казались единым, волшебным пространством. Золотисто-голубым и абсолютно прозрачным. Если бы серебристое крыло маленького «business-jet Citation X» не заглядывало в иллюминатор, ирреальное ощущение одиночного парения было бы полным.

Самолет между тем снижался, заходя на посадку. Волшебное ощущение пропало. Стив различил внизу легкую рябь на глади бирюзовых вод и крохотный остров в бескрайнем просторе. На следующем витке стали заметны еще несколько клочков суши, ослепительно белых в лучах горячего африканского солнца. Дальше наблюдать за снижением он уже не стал. Это было не интересно. Лайнер стремительно преодолел широкую ленту раскаленного асфальта и замер возле стеклянного здания аэропорта.