Александр Цыпкин - Девочка, которая всегда смеялась последней [litres]

– Во-первых, алиби, во-вторых… Я думаю, вы поймете, если мы все-таки произведем информационный обмен. Так почему убили-то?

Марина отошла к окну, долго собирала буквы в слова, слова в предложения, а предложения в абзацы. Проверила весь текст еще раз и спокойно, без колебаний зачитала свое, как ей казалось, последнее слово.

– Я ее убила, потому что эта тварь не имела права дальше жить. Просто не имела права и всё, и кто-то должен был ее остановить. Вы думаете, я истеричка ревнивая? Нет. Просто так нельзя.

– Как?

– Мой Сережа любил ее больше жизни, а она просто его выпотрошила со своими дружками. Я же его тогда отпустила без сцен и претензий. Понимала, что ему с ней лучше будет, чем со мной, сама чуть не удавилась, но отпустила. И простила и ее, и его. Думала, любовь всей жизни, ну что тут скажешь. А выяснилось, что эта тварь всё просчитала! Всё! А Сережа даже когда все узнал, пытался ей оправдание найти. Ко мне пришел, рыдал, говорил, жить не может без нее и простит, если она вернется.

– Он пришел к вам? – на этот раз настал черед удивляться Федору Сергеевичу.

– А не к кому было больше. Она же всех друзей у него извела. Он от всех отказался. Если бы не дети общие, мы с ним тоже не общались. Но знаете, что ей никогда не прощу? Даже не то, что она у меня самое дорогое забрала, поиграла и выбросила. Нет.

– А что же?

Марина впервые отвернулась от окна и посмотрела на следователя.

– Она над ним насмехалась, говорила, что он слабак, терпила. Что не мужик. Что сам виноват. А он просто добрым человеком был. Понимаете? Добрым. И всё. Таких больше нет. В итоге у него сердце и не выдержало, он мне с работы позвонил, я раньше скорой прилетела, но все равно не успела… Умер за десять минут до того, как я приехала. И фотография этой сволочи у него на столе. Я поняла, что жить не смогу, пока она по земле ходит. Она по любому суду виновной была бы признана, я просто палач. Зато теперь я знаю, что не зря жила, хотя бы одну тварь остановила.

Настала очередь следователя взять паузу. Он как будто переслушивал аудиозапись, останавливая в самых важных местах, получил подробный ответ на первый вопрос, все понял и задал второй.

– Тогда почему убили не сразу?

Марина, вероятно, ожидала более проникновенной реакции на свои признания, а не просто «переходим к пункту два», поэтому ответила с раздражением.

– Почему, почему… Сил не хватило сначала. На курок не могла нажать. Думала, мне легко будет. Вы вот людей убивали?

Выбить профессионала из седла даже таким ударом не получилось.

– Нет. Не приходилось пока. А что, она пощадить просила? Плакала?

Марина опять мысленно перенеслась в тот вечер.

– То-то и оно, что нет. Просто смотрела с каким-то презрением и улыбкой. А когда я ушла, крикнула, что я такой же слизняк бесхребетный, как и Сережа, и что таких, как нас, такие, как она, всегда за скот держать будут. Я уже выходила, когда услышала: «Вы с ним просто корм, Марина, слышишь, просто корм». Я постояла, подумала, вернулась и сразу выстрелила. Но она в последний момент все-таки испугалась, я это увидела. Знаете, такой животный ужас в глазах. Доли секунды. Но он был. Так что все мы скот. Ну что, у вас еще вопросы есть? Если нет, давайте свою информацию.

– Извольте. Вот вы сказали, что в Бога перестали верить?

– Да, перестала. А что, у вас информация про его существование?

– Вроде того. У Ларисы была терминальная степень рака поджелудочной железы, диагноз поставили за месяц до убийства. Впереди у нее была очень тяжелая смерть. Очень. Она даже справки про эвтаназию наводила.

Марина прислонилась к стене. И медленно опустилась на пол.

– Зачем? Зачем вы мне это рассказали?.. Чтобы я теперь всю жизнь мучилась? Что я не только человека убила, но и зря, получается?

– Ни в коем случае. Наоборот, чтобы вы поняли, что вы не убийца, а всего лишь исполнитель воли Высшей. Милосердная медсестра с уколом. Эвтаназия в России запрещена. Пришлось вот вам эту задачу на себя взять. Так что спите спокойно, если, конечно, сможете.

– Скажите честно, а если бы не алиби, вы бы меня посадили?

– Я вам другое честно скажу. Только между нами. Алиби ваше говно. Но у вас сегодня новое появилось. Понадежнее. А теперь вы мне честно скажете?

– Что? Я все сказала.

– Не всё. Вы не сказали, как у меня с давлением…

– 120 на 80.

– Хороший доктор словом лечит, да, Марина?

Под Новый год случаются чудеса. Их все ждут, только вот чудеса не всегда сбегают из добрых сказок. Кто-то же должен принять в гости чудо, которое сразу хочется вернуть владельцу. В том декабре черное выпало Павлику. 30-е число. В воздухе висит страх. Страх не успеть купить подарки всем своим близким. Но Павлик этим воздухом не дышал. Он знал, что можно и в феврале их подарить, никто не умрет. Главное же внимание, а не дата.

Павлику было всего двадцать пять, а забот хватило бы на настоящий кризис среднего возраста. В реестре жизненного пути, помимо зачем-то двух высших образований среднего уровня, значилась работа менеджером, младшая сестра, висящая на его весьма хлипкой шее, жена, контролирующая и шею и голову, родители, считающие своим долгом быть везде, ну и, наконец, шестилетняя дочка Варя. С Варей было особенно тяжело. Павлику казалось, что дочка сомневается в целесообразности его существования в их квартире. Точнее, не так. Павлик ощущал себя необходимым в качестве этакого мобильного приложения, но интереса к своей душе со стороны ребенка не замечал. Странные запросы, скажете, но какие есть. Если говорить предельно простым языком, от Вари Павлику хотелось ощущения нужности, детского тепла, привязанности, а получал он хорошее поведение и даже снисхождение. «Мама, давай купим папе три шапки, он все равно потеряет две в первый день зимы», «Мама, а сегодня в саду папе опять сказали, что он мой старший брат», «Папа, почему бабушка не любит слово „менеджер“ и говорит, чтобы я им не стала, и добавляет „Не дай бог“»… Настроение у Павлика, как вы понимаете, от этого не улучшалось. Нет, конечно, Варю он любил от этого не меньше, но себя видел дома каким-то… ну как лучше сказать… нет, не чужим, просто не очень обязательным для всех существом. Есть Павлик – хорошо, нет Павлика – чего-то не хватает, но привыкнем.

И вот тут этот Новый год. 30 декабря. Вечер. Хороший семейный вечер, то есть еда и четыре слова за два часа совместного времени.

– Убери посуду.

– Хорошо, уберу.

Потом Маша ушла в свою комнату, но быстро вернулась.

– А где Варино письмо Деду Морозу? Надо же ей подарок купить, а она сказала, что отдала тебе утром, когда ты ее в сад отвозил.

Павлик, которого в школе звали Рыба за то, что он ничего не помнил, напрягся, но быстро просветлел.