Инна Хаимова - На полпути к себе...

— Кто-кто? — переспросил Гена.

— Хорошие книги читать надо, — с издевкой проговорил Серафим. — И как такие олухи в институтах учатся?..

И вот надо же, этого хвастуна и показушника любит пронзительно, до ненависти, такая интересная девушка! Его же, Серафима, который на десять голов выше Геннадия, даже взглядом не удостаивает.

Серафим почувствовал зависть. Его волновало одухотворенное лицо Юны, оно стояло у него перед глазами.

«Надо увидеть ее и видеть ежедневно, — решил Серафим. — Ну, а Генка хорош гусь! Знал, что я с Юнкой в одном дворе живу, и ни слова не сказал! О своих с ней делах…»

Прошло несколько дней. Юна сидела в беседке университетского сада, готовясь к школьному выпускному экзамену. Учебник был раскрыт, но мысли ее витали далеко.

— Кого я вижу! — перед ней стоял Серафим. Он говорил без умолку. Она слышала слова, фразы, но не понимала их смысла. — Почему ты никогда не придешь? — он попытался положить ей руку на плечо. — Повеселилась бы!

— Не люблю узкобрючников, — Юна вызывающе посмотрела на него. — Вообще — стиляг. Все они — плесень.

— Ты что, кроме газет, ничего не читаешь?

— Вот смотри — читаю, — она указала на учебник литературы, — и даже учу наизусть.

— В свое время Эпикур сказал, что суть нравственности заключается в том, чтобы не делать зла ни себе, ни другим — и наслаждаться. Раз все зло в брюках, то брюки снимем. Ведь первая заповедь для нас, рыцарей, — это служение даме своего сердца! Исполнять все ее желания. Оберегать ее, — он говорил серьезно.

Но Юна насмешливо посмотрела на него:

— Уж не ко мне ли это относится — «дама сердца»?

— Почему же нет? Я хочу тебя уберечь…

— От чего?

— Видишь ли… Я скоро иду… — он немного замялся, — ну, на свадьбу. К одному другу. Может, догадаешься — к кому?

Юна оцепенела от нехорошего предчувствия. Она, видимо, изменилась в лице так, что Сима стал говорить даже с каким-то участием в голосе:

— Ну зачем он тебе? Он же не любит тебя. Я говорил с ним. Он просто гулял с тобой, понимаешь — гулял! Он так мне и сказал. И ничего у вас не было.

— Не было… — повторила Юна. Она словно выходила из оцепенения, сковавшего ее. Перед глазами отчетливо появился уголок парка, где они встретились с Геной. Кленовые листья на аллее и солнце, лучи которого скользили меж ветвей деревьев. И стук дятла, и стук их сердец… — Не было… — еще раз повторила Юна. — Да врешь ты все! — вдруг выкрикнула она. — Что ты знаешь о любви?! — У нее стала пульсировать жилка на виске, глаза заблестели, на щеках выступил румянец.

Симка никогда не видел ее такой красивой. Почувствовал, что ему страшно хочется смять ее, сломить, обладать ею. И если он этого не добьется, то, наверное, потеряет покой.

— Вру?! — он с издевкой посмотрел на нее. — Да Генка в тебе даже женщину не видел, — с расстановкой, произнося каждое слово по слогам, отчеканил Серафим. — Сама к нему навязалась. В парке прилипла. И какую-то музыку в честь его сочинила. И костюм ему купила… И чечетку на улице отбивала. Генка хвалился! Деньги-то где достала?

Юна давно уже не слышала его, находясь будто в прострации.

— Какую женщину?! — она непонимающе уставилась на него.

— Обыкновенную. Рождественскую, что ли, забыла? Тебе-то уж ее офицеров лучше помнить. Тебя не добивался, потому что боялся! Заставят жениться… А приданое у тебя — Фрося да Паня, может, еще и сама Рождественская. Мою приятельницу Иру из кордебалета в жены берет. У нее мама… Так она его на всю жизнь обеспечит!

Юна как-то вся поникла, нутром ощущая правду в словах Серафима и необратимость случившегося. Жалкая фигура девушки внезапно вызвала прилив нежности у Серафима.

— Ну, хочешь, я на тебе женюсь, — вдруг виновато сказал Серафим.

— Ненавижу тебя! — почти сорвавшийся до шепота голос Юны врезался в Серафима. — Ничтожество! Да я лучше за Курбаши выйду замуж, чем за такую дрянь… — Она не успела закончить фразу. Звонкая пощечина ошеломила ее. И тогда слезы хлынули из ее глаз. Впоследствии Юна никогда не позволяла себе плакать при людях.

А тогда, недоумевая от пощечины, неожиданной Для него самого, от слез, увиденных им, Сима упал на колени:

— Юночка, родная, не надо. Я все наговорил. От злости. Нравишься ты мне…

Но Юна уже взяла себя в руки, вытерла платком лицо и безразличным металлическим голосом отрубила:

— Встань. Все это правда. Но лучше б ты сдох! — и, повернувшись, пошла.

Спустя годы, когда Серафим и в самом деле стал знаменитостью, однажды он опубликовал хороший рассказ о любви, в котором описал встречу с Юной. Рассказ был одним из самых сильных, самых проникновенных его сочинений. Именно к этому времени он овладел мастерством чужие чувства выдавать за открытые им самим.

…Через несколько дней Юна встретила Гену. Она открыто, как учила ее Фрося, спросила:

— Так ты что, не видишь во мне женщину?

— Женщину? — усмехнулся он. — Ведь ты еще несовершеннолетняя.

— Мне уже восемнадцатый…

— Вот именно. Значит, сейчас-то семнадцать. Чтоб было все ясно, сообщаю… Мы с Ирой в июле расписываемся и едем в Ленинград. Медовый месяц. Светская девушка, светская жизнь. Ее мама дарит «Москвич»… — он еще продолжал что-то взахлеб рассказывать, а она уже бежала домой, не слыша его. Если бы кто-нибудь увидел ее сейчас — не узнал бы. Лицо осунулось, длинная шея еще больше вытянулась. Что-то в измененных чертах ее лица, в блеске глаз напоминало маленького затравленного зверька. Каждая клеточка в ней кричала от боли…

И еще была встреча с Геной. Много лет спустя.

Совсем недавно, когда Юна уже была на пороге сорокалетия, она столкнулась с Геннадием на улице неподалеку от редакции газеты, где Юна числилась внештатным сотрудником. Еще в дни юности Серафим научил ее азам репортерского дела и иногда брал с собой на задания. Потом занималась на курсах рабкоров при Союзе журналистов, чтобы доказать тому человеку, которого любила, что и она на что-то способна. Теперь нет-нет на страницах городской газеты да и появлялась ее фамилия.

Резко притормозив у дверей редакции, Юна выскочила из машины. Вдруг ее окликнули.

— Юна?!

Она обернулась. Геннадий. Белозубая улыбка, искрящиеся радостью глаза. Сердце ее екнуло.

— Ты ли это, Юнка? — во взгляде сквозило недоумение. — Смотрю и думаю, что за светская дама? А ты все такая стройная, красивая. Ты здесь что делаешь? Работаешь?

Он мало изменился за эти годы. Немного морщин на лице, немного седых волос. Элегантен, подтянут. Юна смотрела на него и ничего не могла понять. Сердце билось ровно, спокойно.

— Как же я тогда не разглядел в тебе это комильфо? — продолжал быстро Геннадий. — Где же были мои глаза? Девочка из подвала на своей машине! Впрочем, я иногда встречал твою фамилию в газете. Но не думал, что… Ты что, не замужем?