Инна Хаимова - На полпути к себе...

— А ты почему не пошел обедать? — спросила Юна.

— Я? Да, понимаешь, схему запорол! Ошибку ищу. Ну-ка бери паяльник, начнешь помогать. Сначала обмакни его в канифоль, потом олова немного зацепи, — он показал ей, как надо работать паяльником. Держа в руках фигурную лампу, сказал: — Это диод. У него два электрода. Положительный — анод, отрицательный — катод…

— Мы в школе это проходили, — перебила его Юна.

— Слушай, что я говорю! — приструнил ее Лаврушечка.

— Есть слушаться!

Он стал объяснять назначение тех или иных приборов, их деталей.

В комнате, где работал Лавров, стояли еще два верстака и три письменных стола.

— Это стол шефа. Шеф в нашей комнате сидит, — Анатолий показал на двухтумбовый стол, стоящий у окна. — А мой — вот этот. Ты будешь напротив. Рядом с нами сидит Демьян Клементьевич Галкин. Мистер Икс нашей лаборатории. Дня не проходит, чтобы он не пел арии из этой оперетты.

В лабораторию стали возвращаться отобедавшие сотрудники. Вошел довольно грузный седой человек лет пятидесяти. У него был тяжелый, выдвинутый вперед подбородок, что придавало его лицу грубоватую значительность.

— Вы наш новый сотрудник? — обратился он к Юне, еще державшей в руках паяльник. — Мне звонил кадровик.

— Да, в отделе кадров меня направили сюда. Лаборанткой, — ответила Юна.

— Ну что ж, давайте познакомимся. Зотов Игорь Петрович, начальник лаборатории. Вы после десятилетки?

— Да, закончила десять классов. Ребкова… Юна. Две недели уже учусь в вечернем техникуме вашего института.

— Очень хорошо. Нам специалисты нужны…

— Закрепите ее за мной, Игорь Петрович, — вмешался в разговор Лаврушечка.

— Подождите, Анатолий Иванович. Разберемся, ведь Галкин тоже просил дать ему лаборанта, да и в другой группе, у Анны Павловны, — он показал глазами на смежную комнату, — не хватает технического персонала.

— Простите, но вы ведь обещали, что первого нового отдадите мне! — настаивал Лавров.

— Ладно, коли так уж нажимаете — берите девушку, хотя, мне помнится, вы просили лаборанта-парня.

— Пока парня дождешься — сколько воды утечет. А она уже здесь. Главное, чтобы была внимательной, усидчивой. А обучить делу — обучим.

Так Юна начала свою трудовую жизнь в лаборатории под наблюдением «недремлющего ока» Анатолия Ивановича Лаврова.

…Юне нравилось вливаться по утрам в нескончаемый поток людей, спешащих на работу. Теперь и она — капелька в этом потоке. Как интересно приткнуться в уголке переполненного троллейбуса и рассматривать лица! Недоспавшие, хмурые, а порой теплые, молодые, веселые. Она внутренне улыбалась и переступала порог своей лаборатории легко и спокойно.

Юне нравилась собственная самостоятельность, независимость. Она вдруг ощутила себя взрослым, сильным человеком, который многое может.

И действительно у нее появились успехи. Прошло совсем немного времени, а она уже без помощи Лаврушечки может читать несложные схемы и сама их собирать. Даже самостоятельно разработала панель пульта проверки усилителя. Конечно, панель пульта — это слишком громко сказано. Всего-то два тумблера. Один включает-выключает сопротивление, а другой — конденсатор. Однако ведь еще недавно она и этого не умела. Ей так хотелось узнать как можно больше, чему-то научиться, что даже шеф заметил старания новой лаборантки. На собрании он отметил, что «с молодым сотрудником повезло». Лавров свое отношение к Юне скрывал, доброжелательно подсмеиваясь над ней:

— Ну, фуфелка, ты и даешь! Женщина все может! Теперь понятно, почему из всех передряг Россия выходила невредимой. Бабы ее спасали, а не мы, мужики. Умеете вы работать, просто зависть берет. Небось и спутник вы запустили. Страну на весь мир прославили.

Юна в ответ весело смеялась:

— Я-то какое отношения к спутнику имею?

— В стране живешь, где первый спутник запустили, — уже серьезно внушал ей Лаврушечка, — стало быть, имеешь.

Миропонимание Юны было еще молодым, несформировавшимся. На какое-то мгновение слова Лаврушечки приковывали к себе ее внимание, но тут же обыденность отвлекала, и те слова казались высокопарными и не имеющими к ней отношения.

Однажды в обеденный перерыв на опытный завод при НИИ приехала актерская бригада. И с ней Серафим. Он работал в редакции газеты и был разъездным корреспондентом. Вот ему и поручили подготовить репортаж о встрече артистов с рабочими. К тому времени Юна уже не вспоминала о Симке, о той ночи. Смерть Фроси, работа, учеба — все это отвлекло, увело в сторону.

Серафим растерянно улыбался, недоуменно уставившись на нее.

— Я здесь работаю, — отвечая на его немой вопрос, произнесла Юна.

— А я, как приехал с юга, искал тебя…

Она исподлобья посмотрела на него: «Зачем он врет? Я ведь ничего от него не хочу, ни о чем не спрашиваю».

— Тебя сразу не узнать, — продолжал Серафим. — Повзрослела. Косы отрезала. Как же ты живешь без Фроси?

В его словах Юне послышалась участливость, и у Юны непроизвольно вырвалось:

— Сама не знаю — как. Все кажется, вот-вот увижу ее. Недавно окликнула незнакомую женщину: «Мама». Мамин голос слышу… — Она замолчала, опустила глаза.

А Сима увидел тень на щеках от длинных ресниц, почувствовал ее отрешенность и поймал себя на том, что эта девушка опять, как и несколько месяцев назад, волнует его.

— Что делаешь сегодня после работы?

— Иду учиться.

— Жаль. Мы могли бы пойти куда-нибудь вместе. Я ведь соскучился по тебе.

С этого дня Юна уже не жила в подвале. Она перебралась в новую комнату… Ночевать Сима у нее не оставался — беспокоился о ее репутации. Встречались они на квартире его товарища.

Своего отношения к Серафиму Юна ясно определить не могла. Ей льстило, конечно, что он журналист, что у него есть маленькая слава, но теперь она еще видела в Серафиме то, чего в детстве порой не замечала: он умел подольститься к тем, кому хотел понравиться, и унизить даже товарища, если это было в его интересах.

Однако встречаться с Серафимом Юна продолжала. Правда, в их отношениях она не чувствовала того дружеского участия, с каким относился к ней Лаврушечка.

Однажды Юна попыталась рассказать Серафиму про тумблер и конденсатор, про панель пульта, рассказала, как Лаврушечка внушал ей, что она — «часть народа», «часть судьбы народа». Сима недоверчиво посмотрел на нее, а затем громко захохотал:

— Ты что — свихнулась?! Первый класс заканчиваешь? Юнчик, от твоих лозунгов можно обалдеть!

Сначала издевки Серафима приводили Юну в замешательство, она внутренне вся съеживалась, начиная чувствовать свою неполноценность. А потом просто перестала посвящать Серафима в свои мысли, в свои рабочие дела и все реже обращалась к торжественным высказываниям Лаврушечки.