Чарльз Мартин - Где живет моя любовь [litres]

Она похлопала ладонью по странице, и я продолжал читать. Вместе со мной Мэгги побывала в церкви пастора Джона, вместе со мной подошла к причастию и приняла крещение. Я рассказывал ей о больничной койке, на которой она провела столько времени, о своей тоске, о своих слезах, о морщинке, которая появлялась у нее на лбу, когда я с ней разговаривал, о мрачных прогнозах врачей и о том разе, когда она впервые ответила на мое пожатие. Постепенно Мэгги начинала понимать, что каждый раз, когда я приходил в ее больничную палату, это убивало меня. И что сколько бы раз я ни умирал, я продолжал приходить снова и снова.

К сумеркам моя история привела нас в хлев Пи́нки – к тому самому моменту, когда злокозненная свинья сначала обдала меня навозом и соплями, а потом прижала к ограждению. Я рассказал Мэгги, как запрыгнул в грузовик и давил на педаль, пока мой грузовичок не разогнался почти до сотни миль в час, как споткнулся и едва не грохнулся на ступеньках, ведущих туда, где у дверей ее палаты столпились десятки людей, как весь в навозе я ворвался в комнату, где меня встретила ее слабая улыбка… Дальше я уже не читал. Эту историю я помнил наизусть.

– …Когда я вошел и увидел, что твои прекрасные глаза снова открыты и устремлены на меня, я забыл, кто я такой, – забыл, кто мы такие. И мне было необходимо, чтобы ты сама сказала мне это.

Мэгги села рядом со мной на крыльце. Слез у нас уже не осталось. Вокруг были разбросаны по доскам настила листы моей рукописи. Грудь Мэгги ритмично поднималась и опускалась, и, прислушиваясь к ее ровному, глубокому дыханию, я догадался, что процесс выздоровления начался. А Мэгги уже обняла меня одной рукой и, прижавшись ко мне своим теплым телом, склонила голову мне на плечо.

К полудню воскресенья мы с Мэгги буквально извелись – до такой степени нас пугало утро понедельника. В церковь мы не пошли, потому что проспали. Завтракали мы поздно и без аппетита, а потом на протяжении нескольких часов хранили молчание, лишь изредка обмениваясь ничего не значащими словами. Мы оба хорошо представляли, что скажут нам в понедельник и что сколько бы мы ни говорили об этом между собой, это вряд ли что-то изменит.

Потом с шоссе донесся шум мотора, и на нашу подъездную дорожку, захрустев гравием, свернул какой-то автомобиль. Мы никого не ждали и сразу побежали смотреть, кого это несет. Выбежав из-за угла дома, я увидел прекраснейшее в мире зрелище, не считая, разумеется, глаз моей жены. Это был полуторатонный фордовский пикап Ф-150 1976 года – точь-в-точь такой же, как моя последняя машина, только более новый или, точнее, любовно и тщательно восстановленный.

За рулем сидел Брайс. Машина была ярко-оранжевой, она ярко сверкала на солнце, и точно так же сияла на лице Брайса редкая гостья – улыбка. Двигатель не рычал, а пел, и, если как следует прислушаться, можно было расслышать мягкую работу кулачкового механизма в блоке цилиндров. На тайном языке автомобилей этот звук означает, что с двигателем все в полнейшем порядке.

Остановившись перед домом, Брайс выбрался из кабины и, достав из кармана кусок ветоши, принялся полировать капот. Сегодня он был одет в шорты, сделанные из обрезанных камуфляжных брюк, белую футболку и армейские ботинки. Под мышкой у него по-прежнему болталась кобура, но свой «кольт» Брайс оставил в трейлере или в своем доме на дереве.

И я снова стал разглядывать грузовик. Я просто не мог оторвать от него глаз. Его кузов был выкрашен изнутри черной краской и снабжен специальным полумягким ковриком, все молдинги были выправлены, отчищены от коррозии и отхромированы заново, лобовое и оконное стекла были заменены на новые, а покрышки при ближайшем рассмотрении оказались новенькими «мишленами» увеличенного размера.

Брайс дернул рычаг, открывая капот. Я заглянул внутрь и едва удержался, чтобы не присвистнуть. Похоже, «Форд» был тщательно отреставрирован не только снаружи, но и внутри. Большинство деталей двигателя сверкали свежим хромом, патрубки были сделаны из какого-то современного металлизированного материала, оплетка ведущих к свечам проводов была оранжевой, как кузов, и нигде не было видно ни пятнышка старого масла или грязи.

Брайс продолжал сиять. Я помнил, что мой приятель не из тех, кто первым начинает разговор, поэтому я встал рядом и только молча любовался оранжевым механическим чудом. Наконец я открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут Брайс отступил к водительской дверце, выдернул из замка ключи зажигания и вложил их мне в руку.

За моей спиной Мэгги вздохнула так глубоко, словно ей вдруг перестало хватать воздуха. Брайс по-прежнему сжимал мою руку с ключами, словно дожидаясь, пока слова, которые он собирался произнести, сами собой сложатся в предложение. Наконец это произошло, и Брайс кивнул.

– Мне всегда нравился твой грузовик.

Я снова взглянул на пикап и почувствовал, как мои глаза сами собой вылезают из орбит.

– Ты хочешь сказать, что это… что это мой старый грузовичок?

Брайс кивнул и вытер руки ветошью.

– Который час?

Я достал Папины железнодорожные часы.

– Почти семь.

Брайс посмотрел на небо и прищурился.

– Кино начинается через полчаса, так что нам лучше поспешить.

Мэгги вопросительно взглянула на меня.

– Какое кино?

Брайс посмотрел на нас так, словно мы должны были знать точно.

– То самое… – Его глаза лукаво заблестели, но он постарался скрыть улыбку. Брайс был уверен, что сделал все от него зависящее, чтобы мы обо всем догадались, но я по-прежнему не представлял, о каком фильме он толкует. Впрочем, я был готов смотреть что угодно, если это означало, что в старый кинотеатр для автомобилистов я поеду на моем новом-старом грузовике.

Мэгги побежала в дом, схватила сумочку и пару одеял, потом забросила все это в салон и села. Брайс устроился рядом с ней и захлопнул пассажирскую дверцу. Они оба ждали меня, а я все никак не мог решиться сесть за руль чудесного автомобиля. Наконец я забрался в кабину, вставил ключ в замок зажигания и повернул.

Если я когда-нибудь попаду в рай, Бог, я надеюсь, даст мне поводить точно такой же пикап.

Я включил передачу и плавно тронул машину с места. Мы объехали дом, вывернули на подъездную дорожку и вскоре были на шоссе. Честное благородное слово, я едва не заплакал, когда пикап с легкостью разогнался до шестидесяти миль в час.

Когда мы приехали в кинотеатр, Брайс выскочил из кабины и бросился к проекторной. Я услышал, как он загремел сковородками в бывшем киоске по продаже всякой всячины, и почувствовал запах попкорна. Сам я тем временем поставил машину перед самым большим экраном – поближе к одному из многочисленных столбов с громкоговорителями. Опустив задний борт, я постелил в кузов одно из одеял.