Марина Москвина - Между нами только ночь [сборник]

Пришло время обезболивающих препаратов. В хоспис ни за что не хотела из-за его вертикального вектора, а для нее так важна была горизонталь. И еще – стал пропадать незабываемый Иркин голос, так что она совсем бы превратилась в Русалочку, если б вдруг не потребовала купить ей шагомер. Где-то она разузнала, что каждый человек обязан в день проходить десять тысяч шагов.

“…Звоню тебе – никто не отвечает, – пишу я ей. —

Где ты – меряешь шагами Землю?”

В ответ летит sms:

“Маришик, любимый!

Ну, конечно же, я всё время меряю ногами землю, даже во сне.

А в последние три дня я только и делаю, что сплю после шестой химии.

Потому что когда я бодрствую, то совсем невмоготу.

Но завтра я тебе позвоню, чтобы зарядить свой фонарик твоими светлячками и искрами. С тобой я всегда гляжу в свет.

Целую! И снова ныряю под одеяло, как в теплый спасательный круг”.

Ирины окна выходили не только на Гагарина, распахнутого всем ветрам, но и на краешек Нескучного сада, где Лёня по весне взялся воздвигать монумент Водолаза.

О водолазах Лёня нарисовал тысячи рисунков, написал три книги, сочинил драму, снимал фильмы, воплощал в объеме. Ира однажды попросила у Лёни на свой день рождения картину, конечно, с водолазом! Тишков изобразил сидящего на камне водолаза, из головы-шлема которого выглядывала птица, косящая осторожным взглядом: “Водолаз с птицей в голове”.

Картина висела у нее на стене, поэтому, даже в водовороте своих печалей, она сопереживала, что у нее под боком, в Парке Горького, Лёня осуществлял крылатую мечту – свою и скульптора Веры Мухиной – устанавливал на берегу Москвы-реки бронзовый Водолаз-маяк. Благодаря одному энтузиасту, чье имя любитель водолазного братства просил не указывать, Лёня отлил в Москве крупного водолаза, поместив ему в голову мигающую лампу, а в постамент в виде маяка с окошками – лампу непрерывного света, что придавало сказочность происходящему. Казалось, в нем живет маленький смотритель маяка, зажигающий огонь в своем водолазном пространстве, а заодно и все московские фонари.

По дороге к Водолазу мы с Лёней забегали к Ирке, Лёня сам варил суп, ей нравился, овощной с индейкой, в его исполнении. Как-то мы пришли, а в этот день боль накрыла ее, лекарство не помогало. Я обняла ее, гладила по спине, пояснице, а на всякий случай взяла с собой мамино заклинание, написанное рукой моей Люси на картонке, и мы повторяли, как целительную мантру:

– Нарисуй Водолаз-маяк, – сказала она Лёне, когда стало полегче, – я хочу посмотреть, какой он.

Лёня взял лист бумаги и цветные мелки – всё это лежало на столе, под рукой, она рисовала в светлые минуты, когда могла сидеть за столом. Линию и цвет ей было проще различать, писать – сложнее, глаза не разбирали мелкие буквы. И нарисовал водолаза, стоящего на постаменте, испускающего оранжевый свет из шлема на Москва-реку.

“…Предвкушаю твой визит на следующей неделе! – писала мне Ирка. – Обнимемся покрепче и пойдем бродить по ни разу Не скучному саду, подпевая зябликам и удодам, маскирующимся под воробьев и синиц. Но нас-то не проведешь)))

А к 5-му мая буду готовить речь с погружением. Во славу Лёни, водолазов и всего подводного в глубинах бессознательного, но мега-архи-важного.

До встречи, мой любимый светыч и творец!

всегда твоя —

i!”

“Он очень волнуется перед своим воздыманием, – пишу я ей. – Столько внимания – это раз, и второе – как бы не утащили…

Но мы его успокаиваем, что ты будешь на страже – с водяным пистолетом.

Завтра проверка – зажигание внутри огня.

А послезавтра открытие.

Не подкачай!..”

5 мая 2016 года выдался на редкость ненастный денек, с утра хлестал дождь, ветер северный, порывистый: расцвела черемуха, что ты будешь делать с этой непоколебимой взаимосвязью цветения черемухи душистой и майскими холодами!

Ну, думаем, придут только самые стойкие, остальные – душой будут с нами, но и это немало! А в Нескучном-то всё цветет без разбору – вишни, нарциссы, тюльпаны. К вечеру тучи немного раздвинулись, и закатное солнце отразилось в реке.

На торжественное открытие монумента явился военный духовой оркестр, а также настоящие водолазы выходили из вод речных, ветераны возлагали гвоздики к ногам бронзового истукана. Речи на ветру, военные марши, фото и телекамеры, толпы народу, Сергей Макаренков прибыл на велосипеде, художники, писатели, мой друг Толик Топчиев, профессор гляциологии, провозгласил, что открытие этого памятника он приравнивает к защите докторской диссертации. Живописец Шашкин принес бутылку шампанского и предложил разбить ее о Водолаза. Я еле успела его остановить, чтоб этой бесшабашной выходкой моряцкой он что-нибудь не повредил в непростом водолазном организме. Тем более пришла женщина с цветком в горшке – поставила возле пьедестала, и ее муж в орденах встал рядом, ветеран.

Вообще никто не знал, как реагировать на это грандиозное событие, каждый реагировал по-своему. А когда солнце село, и загорелись фонари, Водолаз замигал, засветил окошками. И вдруг мы увидели Ирку, она пришла! Мы обнимали ее, фотографировались, она даже угостилась кусочком пиццы.

Тут Шашкин откупорил бутылку шипучего шампанского, стал разливать в бумажные стаканчики. Гости давай хороводы водить вокруг Водолаза. Такое пошло веселье!

И моя Ирка была вместе с нами, пришла, нашла силы, преодолев немалое расстояние от Ленинского проспекта до набережной, так ей хотелось увидеть нас, обнять и поздравить с открытием Водолаза-маяка, передать ему привет от его небесного брата космонавта Гагарина.

Для многих это была последняя встреча с ней.

На следующей неделе она ушла в хоспис, оставив на столе среди своих рисунков “Книгу чудес”, подчеркнутую в самых важных местах разноцветными маркерами, с Ириными заметками на полях, вот она лежит передо мной, последняя строчка, подчеркнутая ею, была: “ Когда я проявлюсь в тебе, ты более не увидишь смерти… ” Магические талисманы: овальный кусок янтаря с зеленой стрекозой внутри, друза лилового аметиста, бронзовый Шри-Ганеша, бог мудрости и благополучия… И два листа, исписанные чуть изменившимся почерком:

“Как жить, когда жизнь висит на волоске, а вокруг порхают ножницы, шприцы и вердикты врачей, а собственная близорукость размывает буквы и мысли – 48 прожитых лет скрылись в пелене дождя. А солнце, которое всегда там, наверху, замазано ровным слоем бледно-серой пастели.

Куда приложить то, что осталось во мне, то, что есть, и что будет всегда? И что это за “то”, кто б подсказал.

Шум машин за окном, неустанный, бессмысленный. Люди едут куда-то во все стороны по линиям собственных судеб. Вот новый поворот. Сколько же в голове мусора, обрывков, лоскутков несвязных. Как лоскутное одеяло, наскоро прошитое, наспех, прыг-скок, тут иголка сломалась, тут нужная ткань кончилась, там узор расползся. Каша в голове. Кому она надобна. Кого ей можно накормить. Нейроны вспыхивают мириадами, прыг-поскок, как звезды во Вселенной, и с ними перемигиваются, и их каким-то образом зеркалят. Что вверху, то и внизу. Большое в малом и наоборот. А мне ни того, ни другого не видно.