Пьер Леметр - До свидания там, наверху

Когда покупки доставили, Эдуар осмотрел одежду, с удовольствием покачал головой, даже удосужился показать, что все на большой палец, браво, отлично. Ну вот, подумал Альбер, плевать он на это хотел. И отправился на свидание с Полиной.

В такси он еще раз продумал свою маленькую речь и прибыл, преисполненный добрых намерений, а именно: он объяснит ей реальное положение дел, так как на этот раз вилять больше некогда, уже 12 июля, а он уезжает 14-го, если будет жив, так что или сейчас, или никогда. Его решение было больше похоже на заклинание, потому что в глубине души он знал, что не способен на такое признание.

Он уже думал о том, почему он не в силах решиться на это. Все сводилось к нравственной проблеме, как он предчувствовал, непреодолимой.

Дочь разнорабочего и фабричной работницы, Полина была из скромной среды и впитала катехизис с молоком матери, нельзя было себе представить людей, более щепетильных в вопросах целомудрия и порядочности, чем такие бедняки.

Полина ему показалась как никогда очаровательной. Альбер купил ей шляпку, которая подчеркивала всю прелесть лица, ее лучистую и обезоруживающую улыбку.

Видя, что Альбер не в своей тарелке и этим вечером еще более молчалив, чем обычно, что он хочет что-то высказать, но все время сдерживается, Полина переживала одну из самых чудесных минут в своих отношениях с ним. Она не сомневалась: он собирается просить ее выйти за него замуж, но никак не может решиться. Альбер не только застенчив, думала она, он еще и малость боязлив. Обаятельный, действительно добрый, но если его не заставить заговорить, то можно ждать хоть до второго пришествия.

А пока она упивалась его увиливаниями, чувствовала себя желанной, не сожалела о том, что когда-то уступила его ухаживаниям и своим собственным желаниям. Она делала вид, что ничего не замечает, но была убеждена, что все вполне серьезно. Вот уже несколько дней ей доставляло удовольствие наблюдать, как выкручивается Альбер, но она и виду не подавала.

Даже сегодня вечером (они ужинали в маленьком ресторанчике на улице Коммерс) вот каким образом он вел разговор:

— Видишь ли, Полина, мне не слишком нравится работать в банке, я и подумываю, а не следует ли мне попробовать что-нибудь другое…

А ведь верно, подумала она, когда у тебя трое-четверо детей, об этом и думать не думаешь, предпринимательством стоит заняться, когда ты еще молод.

— Да ну? — ответила она небрежно, глядя на официанта, принесшего закуски. — И что же?

— Ну… не знаю, я…

Можно было подумать, что он много думал над вопросом и никогда — над ответом.

— Может быть, заняться торговлей, — отважился он.

Полина зарделась. Торговля… Верх успеха. Только подумать… «Полина Майяр, кружева-фриволите и модные аксессуары».

— Эка невидаль… — ответила она. — Прежде всего, торговлей чем?

Или даже, если уж так далеко не заходить: «Торговый дом Майяр. Бакалея, галантерея, вина и ликеры».

— Ну…

Так часто бывает, рассудила Полина, Альбер следует за своей мыслью, а его мысль за ним — нет.

— А может быть, и правда не торговлей… Скорее, создать какое-нибудь предприятие.

Для Полины, которая понимала только то, что видела, понятие «предприятие» было намного менее понятным.

— Что за предприятие?

— Я думал насчет древесины экзотических пород.

Рука Полины повисла в воздухе, вилка с пореем покачивалась в нескольких сантиметрах ото рта.

— А зачем это?

Альбер тотчас пошел на попятную:

— Или, может быть, ванилью, кофе, какао, чем-то в этом роде…

Полина важно кивнула, что она охотно делала, когда не понимала, но «Полина Майяр, ваниль и какао», нет, право, она не понимала, что из этого может выйти. И кому это интересно.

Альбер понял, что выбрал неправильный путь.

— Просто такая идея…

Вот так, слово за слово, запутавшись в собственных рассуждениях, он отошел от своего намерения, отступился. Полина от него ускользала, он ужасно на себя злился, ему хотелось встать, уйти, закопаться.

Боже правый, закопаться.

То и дело все сводится к этому.

То, что происходило начиная с 13 июля, могло бы фигурировать в программах школ подрывников и саперов в качестве превосходного примера взрывоопасной ситуации с поэтапным воспламенением.

Когда утром, около половины седьмого, вышла газета «Пти журналь», сообщение о происшествии было дано в виде осторожной заметки, хотя и на первой полосе. Заголовок выражал только гипотезу, однако весьма далеко идущую:

ФАЛЬШИВЫЕ ПАМЯТНИКИ ПОГИБШИМ.

ЖДЕТ ЛИ НАС НАЦИОНАЛЬНЫЙ СКАНДАЛ?

Всего лишь тридцать строк, но между «Конференция в Спа в очередной раз продлевается», подведением итогов войны: «Европа потеряла 35 миллионов человек» и скудной «Программой празднования 14 июля», в которой вовсю трубили, что оно не будет иметь ничего общего с празднованием предыдущего 14 июля, которое останется непревзойденным, заметка, естественно, привлекала внимание.

О чем сообщала статья? Ни о чем. В этом была ее сила, коллективное воображение получило возможность строить какие угодно домыслы. Ничего не было известно, но можно было сказать: «вероятно», «говорят, что» коммуны заказали памятники в одной и той же компании, в отношении которой «могут возникнуть сомнения», не является ли она «подставной фирмой». Все чрезвычайно осторожно.

Анри д’Олнэ-Прадель прочел заметку одним из первых. Он вышел из такси и в ожидании открытия типографии (еще не было семи часов), купил «Пти журналь», наткнулся на заметку, от ярости чуть не выбросил газету в сточную канаву, но удержался. Он прочитал, перечитал, взвесил каждое слово. У него еще оставалось немного времени, и это его успокоило. Но не слишком много, и это удесятеряло его нетерпение.

Рабочий в блузе отпер дверь типографии. Анри тут же вошел следом, доброе утро, он протянул каталог компании «Патриотическая Память», вы это напечатали, кто ваши клиенты, но человек, к которому он обратился, был служащим.

— А, вот приехал хозяин.

Мужчина лет тридцати с небольшим, с солдатским котелком в руке, типа бывшего бригадира, женившегося на своей хозяйке, держал в руке свернутую трубкой газету «Пти журналь», но, вот удача, он ее еще не открывал. На подобных людей Анри производил впечатление, поскольку все в нем выдавало «господина», из тех клиентов, что не смотрят на цену, требовательных и богатых. Таким образом, когда Анри спросил, не мог бы он побеседовать с ним, отчего же нет, ответил бывший рабочий, и, пока работники типографии — печатники, наборщики — приступали к началу трудового дня, он жестом показал на застекленную дверь кабинета, в котором принимал заказчиков.

Рабочие исподтишка наблюдали, Анри отвернулся, чтобы его не разглядывали, сразу же достал двести франков и положил их на стол.