Бенджамин Кункель - Лекарство от нерешительности

— Mon Dieu, — в перерывах стонала Бриджид. — C’est affreuse. Combien des heures est-ce que cela peut… [50] Боже. Кошмар. Какой черт нас дернул купить эту дрянь… (фр.) — Она закашлялась и, судя по шуму, нависла над унитазом.

Перед моим мысленным взором, словно хэллоуинская процессия, потянулась цепь ошибок отрочества, юности и молодости. Первым шло зеленое лицо Двайта Уилмердинга наутро после дегустации водки, за ним следовала его же физиономия с оловянными глазами после выкуривания первого косячка. Впрочем, кто теперь скажет, что тогда так сильно торкнуло беднягу Двайта? Может, виной всему половая зрелость, когда восприятие начинает зависеть от сексуального возбуждения, или от пост-коитального разочарования, или от облегчения после акта мастурбации — и никогда не бывает одинаковым? Не говоря уже о том, что Двайт воспитывался двумя родителями — метод, столь же активно, сколь и ошибочно рекомендуемый обеими главными политическими партиями, в то время как совершенно очевидно, что он провоцирует шизофрению. Эти ошибки ни в какое сравнение не шли с одной, роковой — подсаживанием на «абулиникс». Однако бриллиантом в шутовском колпаке, безусловно, являлось распитие рвотного отвара — последнюю мысль я додумывал, ломясь в закрытую дверь.

Бриджид освободила помещение, и я скорчился над белым другом.

Жизнь не удалась, думал я, наблюдая, как остатки вчерашнего апельсинового сока с вкраплениями более твердых съеденных мною субстанций кружатся против часовой стрелки в водовороте унитаза. Я дополз до дивана и уже на нем — лежать было невыносимо, обивка морщила; поролон бугрился — решил, что часов через двенадцать, когда действие зелья наконец прекратится, подумаю о более быстром и надежном способе свести счеты с жизнью. Нужно будет написать прощальное письмо родителям и отправить его на Алисин электронный адрес. И непременно рассказать в письме об «абулиниксе». Мой бесславный конец станет достоянием общественности — и, как знать, может, стук моих слабеющих пальцев по клавиатуре не пропадет втуне и я совершу хоть один социально значимый хороший поступок.

Вдобавок самоубийство, я чувствовал, придаст моему существованию хоть какой-то смысл.

Медленно, очень медленно, словно муха в густом сиропе, металась Бриджид. Ее плющило так, что время от времени она практически растекалась по широкой кровати. Эти моменты Бриджид перемежала стонами или плачем.

— Бриджид, прости, — промямлил я.

— Oui, oui. Je suis tout a fait d’accord [51] Да, да. Прощаю (фр.). . — Она снова поднялась. Все происходило так медленно, словно у времени садились батарейки. Бриджид поползла в туалет. Оттуда послышались звуки сухих спазмов. Казалось, протяжно кричит огромная больная птица, а допотопный магнитофон зажевывает пленку с записью ее криков.

Время шло, Бриджид не возвращалась. Я встал и несколько поспешнее, чем позволяло мое состояние, пошел посмотреть, что происходит. Бриджид сидела на кафельном полу на коленях, скорчившись, подавшись вперед и бессильно уронив голову. Ее темные волосы рассыпались по лицу. Так, наверное, падает пилигрим, на одном дыхании взлетевший на верхнюю террасу древнего храма, куда и жрецы-то в свое время не каждый год поднимались. Мне было невыносимо жаль это несчастное скрюченное создание.

Вдруг Бриджид вскочила на ноги. Я отпрянул.

— Теперь ты чувствуешь разницу? — спросила она, оглядываясь по сторонам с улыбкой, подобной восходу солнца. — Как здорово! Еще минуту назад я умирала, а сейчас прыгать готова! — И Бриджид стянула свитер, оставшись в одной футболке и широких штанах. Под футболкой интеллигентно выделились маленькие груди. Также я заметил, что у Бриджид загорелые предплечья.

— Да ну! — Я опустился на кровать и постарался почувствовать радость от того, что страдальцев в комнате стало ровно вдвое меньше.

Бриджид взяла меня за руку.

— Тебе все еще плохо?

— Уже хорошо. Я… — Мое эго билось головой о стенки, по телу шел гул. Я стал заикаться, как пиратский диск. — Я… Я…

— Пойдем со мной.

И меня подвели к креслу, стоявшему у окна. Я покосился на Бриджид, которая смотрела в окно. У нее было такое нежное, даже просветленное лицо, что для меня словно мир перевернулся. Буквально в одну секунду, точь-в-точь как говорила Бриджид. Однако я боялся, как бы давешние мутноглазые позеленевшие Двайты не испортили впечатление, и воскликнул:

— Останься! Останься! — и стиснул теплую руку смугленькой Бриджид, почти невидимой в прохладном полумраке.

— Я никуда не ухожу, — отвечала Бриджид, обнажая зубы, что характерно для представителей вида Homo sapience, если они дружелюбно настроены.

— Погоди, как это у тебя получается? — Я стал усиленно улыбаться, не называя ключевого слова — пусть сама догадается. Бриджид догадалась и снова обнажила зубы.

В конце концов я выглянул в окно. На травинах висели капли росы. Они были распределены с такой точностью, будто кто-то затемно ходил по долине с пипеткой и линейкой. Я сказал «Вау!» — еще и потому, что сверкающий луг обрывался непосредственно перед горами, склоны которых были покрыты сетью тропинок и неправильными четырехугольниками небольших плантаций, а в самой дали, словно макет из олова и бальзы, терраса за террасой возникал из утреннего тумана миниатюрный город.

— Благодарение Богу! Благодарение Господу нашему за то, что Он сотворил окна!

— И двери, — добавила Бриджид, закидывая в мой рюкзак свой свитер, две бутылки с водой и два мясистых древесных томата. Мой мозг был не настолько затуманен, чтобы я не помнил: мои солнечные очки, а также блокнот со Списком Важных Дел уже там.

Я был рад выбраться из отравленной рвотными парами комнаты. Пошатываясь, мы с Бриджид выползли на главную террасу. Высоко в невозможно голубом небе заданным курсом шли два плоскодонных кучевых облака. По склонам гор скользили их тени — так по дну бассейна скользят тени пловцов.

После довольно продолжительного промежутка времени мы снова оказались на нашем крыльце и сели рядом. Из громкоговорителей, замаскированных высоко на деревьях, над крокусами и фиалками, над генцианами и драконьими орхидеями, слышалась до боли знакомая песня «Air Supply» [52] «Air Supply» — поп-дуэт, состоящий из Грэма Рассела (Graham Russel) и Рассела Хитчкока (Russel Hitchcock). Был популярен в 1970-х — начале 1980-х гг. : «Солнечный день — это повод для секса. Пасмурный день — это повод для секса…» Цветы с каждым повтором кивали все слаженнее.

— Какая… хорошая… песня…

Певец (вместе с бэк-вокалом) не сомневался: нигилизм будет побежден только не нуждающимся в поводах сексом в сочетании с минимумом слов и аккордов. Раньше я не представлял, сколько в мире гениев; мне стало обидно за группу, не удостоившуюся ни строчки положительных отзывов. Мы с Бриджид качались на качелях до самой середины следующего шедевра, «Каждая женщина в мире»; тут Бриджид сказала «Не хочу быть каждой», и мы пошли развлекаться дальше.