Александр Малюгин - Затмить Земфиру

– Итак, заподозрили рак, но Земфира уперлась. И вот как-то стояла она со своим бывшим продюсером Настей Калманович, курила, и вдруг изо рта у нее полезла ветка...

– Что-что?!

– Доктора, проведя обследование, обнаружили, что внутри Земфиры выросло настоящее дерево. Маленький клен. Кленик такой.

Я расхохотался. Неприлично громко. Успокоившись, серьезно заметил:

– Классный пиар-ход. Цепляет мгновенно. Не в курсе, кто у нее все эти фишки придумывает?

– Черт его знает. Я в какой-то газете прочитал. Может, кто-то из свиты придумывает. Или Бурлаков [22]по старой памяти. Кстати, не очень-то и удачная фишка. Вокалисты вообще семечки не грызут – засоряет связки. А также не жрут попкорн, шоколад и не пьют газировку.

– Но ты же сам сказал – Земфира непредсказуема.

– Ну да, ну да. Слушай, так что у тебя с этой Маней? Роман? Мне тут тоже одна бывшая егоза звонила. Та, помнишь, которая мочилась у Мавзолея?

– Помню-помню. «Мисс Голайтли». После разрыва с ней у тебя исчез комплекс хронической неправоты перед женщиной.

– Она. Сучка!

– Зачем звонила?

– Постарела, сука. Мужики все сбежали. Хотела, наверное, меня вернуть.

– А ты что?

– Послал ее к чертовой матери!

– Суров. Слушай, есть у тебя телефон Лени Бурлакова?

– А зачем тебе?

– Маня же хочет «затмить Земфиру». Я, как продюсер, должен знать, как уфимская певунья поднялась, через что прошла. Сама она не расскажет, может, Бурлаков расколется.

– Нет, что у тебя с этой Маней все-таки, а? Телефон я, конечно, достану, но, насколько знаю, в истории Земфиры ничего особенного нет.

– Откуда ты знаешь? В той же газете, где про клен в животе, прочитал?

– Нет, я с одним мальчиком из ее свиты это... Дружил, короче. Сейчас все расскажу. Но сначала давай выпьем. Твоя очередь идти за виски.

Я обернулся и впервые визуально проштудировал зал. Мне сразу вспомнились коралловые рифы, подводный мир Красного моря: пурпурные, розовые, светло-бирюзовые, золотистые наряды. Главное, не стукнуться обо что-нибудь башкой, как Маня.

По версии Кира, на последних курсах музыкального училища Земфира со своим приятелем Владом Колчиным стала играть в разных уфимских ресторанах: в «Лабиринте», в каком-то злачном заведении при Доме культуры «Нефтяник». Колчин на саксофоне, она на клавишах. Пела иностранщину: Элтона Джона, «Guns’n Roses». Еще подрабатывала на местном отделении радиостанции «Европа плюс» – озвучивала рекламные ролики...

– «Колготки „Golden lady“ – уверенность в победе!»

– Может, и колготки. Так вот. Появились деньги, на той же студии «Европы» Земфира записала четыре или пять песен. С этой демо-кассетой приехала в Москву. Здесь жила у какой-то приятельницы. На пороге ее квартиры, между прочим, с ходу заявила: я звезда, прошу любить и жаловать.

– Маня тоже так.

– Что «тоже»? – сбился с темы Викулкин.

– Ну помнишь: «Я звезда, я звезда»...

– Господи, ужо мне эта Маня! – Кир не мог скрыть своего раздражения. – Давай дерябнем, а?

Выпили, я промокнул губы пресс-релизом мероприятия.

– Что было дальше?

– Хм. У той приятельницы гостевала подруга из Питера. Как услышала «я звезда», Земе и говорит: ты, типа, спой, изобрази что-нибудь на гитаре. Та изобразила. Те офигели...

Кир начал заметно косеть. Язык у него заплетался, словно девичья коса. Глотнув вискаря, он с трудом продолжил:

– Короче, у питерской были завязки в шоу-бизнесе, она взяла кассету Земфиры и, кажется, на вручении какой-то премии, отдала материал Лене Бурлакову. Тот тогда «Мумий Тролль» продюсировал. Лене понравилось, он позвонил в Уфу, Земе. Дальше ничего не знаю. Дальше надо у Бурлакова спрашивать.

– Ты, кстати, не забудь его телефон найти! А я тебе еще полтинник спишу. Идет?

– Полтинник? Договорились.

– Железно?

– Железно.

Концовку вечера помню смутно. Помню, впаривал Викулкину и трем девчонкам из балета, что весь этот чертов шоу-бизнес скоро накроется медным тазом. Да и не только шоу-бизнес.

– Через шесть лет Солнце лопнет! Вы думаете, отчего сейчас такие теплые зимы? Да на Солнце нынче сорок девять миллионов градусов по Фаренгейту против прежних двадцати семи!

В третьем часу ночи нас с Киром со скандалом вышвырнули из казино.

«А по протоколу за одно зеркальное разбитое стекло ваш муж заплатил 97 рублей 18 копеек. Откуда у него такие деньги?» – с этой цитатой я наконец разлепил глаза.

Меня охватила жажда реабилитации – я мало что помнил, но помнил, что сильно накуролесил.

Выпил литр минералки, пакет кефира, здоровую кружку аргентинского мате. Мгла слегка расступилась.

Теперь хотелось реабилитации моральной. Раньше я «послевчерашнего» принимался стирать вещи, в которых колобродил. Был у меня такой шизофренический заскок. Высунув язык, я тер намыленной щеткой джинсы, терзал воротничок и манжеты рубашки, драил ботинки. А несколько раз в порыве самобичевания просто сплавлял «пьяные» шмотки в мусорную кишку на лестнице. Так, однажды я лишил себя шикарной двусторонней черно-желтой куртки на синтепоне – похмельным утром обнаружилось бурое пятно на спине неизвестного происхождения (несмывающееся, между прочим). По весне сдуру выбросил любимый рюкзак цвета хаки, залитый то ли бензином, то ли керосином.

Где-то прочитал, что таким образом – «большой стиркой» и т. д. – человек пытается смыть свою внутреннюю грязь. Толковая мысль. Мое неустанное лжеочищение продолжалось до тех пор, пока знакомый врач-гомеопат не прописал месячный курс – капли и уколы. Помогло, но частично.

Теперь вместо мыла я брал в руки «Пословицы русского народа» Владимира Даля и читал вслух те мудрые мысли, где говорилось о пьянстве и гульбе.

Вот и в это утро, заварив еще крепчайшего мате, я начал с какой-то мазохистской интонацией в голосе:

– «За вино бьют, а на землю не льют. Пей, да ума не пропей!»

«Напьемся – подеремся, проспимся – помиримся!»

«Пей досуха, чтоб не болело брюхо!»

«Сегодня пьян – не велик изъян. Не буян, так не пьян».

«Вино веселит, да от вина же и голова болит».

«Выпьем по полной, век наш недолгой».

«Такую горечь – горьким и запить».

«Степашка, есть ли другая баклажка?»

На последнем изречении я сломался. Хохотал долго, с минуту. И чуток отпустило. Да и собираться уже было пора: в полдень мы ланчевали с Маней в японском ресторане.

Певунья явилась тихая и задумчивая. Что случилось? Молчание. Может, интенсивный творческий процесс? Это как стоять у конвейера – ни на секунду не отвлечешься.

У конвейера мы, впрочем, и находились, в «Рисе и рыбе», заведеньице над кинотеатром «Ударник». Революционная система обжираловки: за 20 долларов можешь сметать все, что движется по кругу мимо твоего носа. Суси из макрели и угря, японская лапша удон, лосось под соусом тэрияки, пельмени из курицы – сюмай на пару. Певунья ничего не пропускала, ела, как всегда, жадно и быстро.