Александр Малюгин - Затмить Земфиру

– О господи! Ты слышал, что я сказала? Студия свободна, музыканты. Меня все ждут. Что важнее в конце концов?

– Ну да, ну да. Все прежние договоренности недействительны. В силу все-таки вступили «авторские права».

– Какие авторские права?

– На душу, мысли, чувства. Тебя же и цитирую. К тому же убиты два «Зэ». Свобода, полная свобода!

– Ты что, бредишь? Какие «двазэ» убиты?

– Зверь и Земфира. Земфира – метафорически.

– Не истери, чувак! Что ты все время паришься на пустом месте?

– Нет, ну а кто клятвенно обещал, что мы подадим заявление до твоего отъезда в Уфу?

– Послушай, не дави. Когда на меня давят, я все наоборот делаю. Я начинаю вспоминать, что вообще должна быть одна.

– Да-да. «Так лучше для творчества».

– Да, так лучше для творчества. Ничего не отвлекает. Гений, в высоком, ницшеанском смысле, всегда один. Ход истории, как говорил профессор, зависит от воли одиночек.

– Какой, к черту, профессор?

– Профессор филологии Базельского университета Фридрих Ницше.

– Ты что, подсела на Ницше? Ты всерьез считаешь себя гением? Но реальные гении не кричат на каждом углу о своей гениальности!

– Фигня. Земфира, когда еще в училище была, в Уфе, плевала на всех и уже тогда считала себя гением.

Вот такая у нас певунья. И никаких гвоздей.

Меня стало медленно сносить в привычный ступор, словно температурящего в сон. Уфа, Земфира, Ницше, Настя. Силы на исходе. Я устал бороться. Маня непредсказуема – повторять это каждый день, как номер собственной «visa».

– Ладно. Спорить с тобой бесполезно.

– Это точно.

– Сказала бы хоть – проводил.

– Настины друзья проводили, все в порядке. Ладно, не обижайся. Бегу на посадку. Ищи клубы и Бурлакова!

Буду звонить, звони чаще, пока, удачи, целую.

Я повесил трубку. Смешно, но на секунду я вдруг почувствовал себя В. Уральским или, что еще потешнее, М. Кравчуновской. Второстепенным персонажем во всей этой нашей с Маней небесной истории.

Нужно было срочно выпить, чтобы каким-то образом выдернуть себя на поверхность.

На «Мосфильм» я, конечно, не поехал. Какие тут второстепенные персонажи! Откупорил бутылку «Мартеля» и подумал о кобре, которая, говорят, плюет ядом точнехонько в глаза противнику.

Что я знал об этой Насте? Внезапно, виртуальная, она обрела плоть, обтянутую сверкающей змеиной кожей (навязчивый образ, хрен знает чем навеянный). Однокурсница, обещавшая Мане компьютер. И все.

Теперь они вместе летят в Уфу, словно сорванные ураганом. Я же сижу, утирая змеиные плевки, пью «Мартель» из розовой пиалы. Не экзотики ради – все коньячные рюмки разбиты, впрочем, как и водочные, и емкости для шнапса, граппы, текилы, виски. И пиала в какой-то миг чуть не полетела в портрет Одри Хепберн, висевший на стене.

Бедная Одри! Обожаемая, она-то в чем виновата? Я раз двадцать смотрел «Завтрак у Тиффани» с ее участием, «Мою прекрасную леди», «Сабрину», «Детский час»...

В последнем фильме, 1962 года, вместе с Одри играла Ширли Маклейн. Двух продвинутых учительниц, Кэрин и Марту, держащих частный колледж в маленьком американском городке, ложно обвиняют в лесбийской связи. Между ними действительно ничего нет, но несчастные попадают в глухую обывательскую осаду – родители забирают детей из школы, все жители говорят девушкам коллективное «фи». Однако истина в итоге торжествует. После всех страданий, оправданные, они обсуждают свою будущую жизнь, и тут Марта-Маклейн признается Кэрин, что и в самом деле испытывает к ней нечто большее, чем просто дружеские чувства...

Я дерябнул коньяку. Конечно, учитывая Манин анамнез [24], можно все предположить. Впрочем, кого зовут Мартой, а кого Кэрин – еще нужно разобраться. Блин, и пиала, как специально, розовая! Я закрыл глаза, слушая мелодию самолетных турбин – тех, египетских, или этих, уфимских. Но «Мартель» не вставил, а, напротив, прояснил мозги. Так бывает, когда доползешь граммов до двухсот.

С чего я взял? Я как та злобная девочка в «Детском часе», которая из мести нашептала своей бабушке: училки, мол, целовались, обнимались и говорили друг другу нежные слова. Почему не допустить, что они просто подруги? Какие у меня основания подозревать? Разве Маня сказала, что «свадьбы не будет»? Чего я парюсь на пустом месте? Или мечтаю о клетке для певуньи, о той, где держал ее покойный Зверь?

Встряхнувшись, я набрал номер Кира. Неизменно сонный голос.

– А? Але?

– Баклан, ты чего тогда трубку бросил?

– А? Что?

– Дрыхнешь все. Как там с моими просьбами?

– «Я в ирландском пабе дую пиво...»

– Обиделся все-таки. А на что, интересно?

– С той егозой пью, которая мочилась у Мавзолея. Не ревнуешь?

– Ну пей, пей. Что с клубами и Бурлаковым?

– А как у нас сегодня с юмором? У нас с егозой в порядке с утра. А у вас с Маней? Как, кстати, Маня с утра? Смотреть можно?

– Чего-то я не пойму тебя, Кир. Чего ты несешь, чего завелся?

Молчание, обидчивое сопение. Ну словно ребенок! Я уже было хотел, попрощавшись, отключиться (мало ли что человеку приснилось – может, бомбардировщики с дерьмом), но тут Викулкин очнулся:

– Проси прощения, негодный!

Я рассмеялся:

– Ты разговариваешь просто как.. Ладно, извини, хотя не знаю за что. «Негодный»... Ха-ха.

– То-то же. Я все достал, все телефоны.

– Я записываю.

– Скажу при встрече. Мы сегодня идем с тобой на мероприятие.

– Куда это?

– Семинар молодых продюсеров. В одном модненьком клубе. Я тебя проведу. Очень полезная тусовка, начинающий ты наш. Можешь свою Маню захватить.

– А ее нет в Москве. Она в Уфу улетела.

– Правда? Какое счастье... В смысле ничего страшного. Ты же молодой продюсер, а не она.

– А там наливают? А то я с утра уже напровожался.

– Ну как же без этого, дорогой!

В клубе, где мы встретились с Киром, было много зеркал. Стены, пол, потолок – сплошь зеркала. Я видел себя со всех сторон и не узнавал – со спины не узнавал, с левого бока, с правого, снизу, сверху. Обман зрения, комната смеха. Я сделал умное лицо на потолке и ринулся в зал, где галдели семинаристы.

Викулкин уже раздобыл коньяк – нюхом профессионального халявщика. Держа два стакана, он ждал меня в уголке с таким торжественным видом, будто собирался выпить на брудершафт.

– Что тут происходит? – Я с любопытством разглядывал незнакомый народ. – Со всех краев и областей необъятной Родины слетелись в Москву передовики...

Не успел закончить фразу – на сцену выкатилась большегрузная особа в белом балахоне и с дымящейся трубкой во рту. С трубкой она смотрелась примерно так же, как Никулин в «Бриллиантовой руке» с пистолетом в авоське. Курнув, словно дунув в свисток, барышня заговорила:

– Мы дадим вам те тайные, эксклюзивные знания, которые помогут по всем позициям реального шоу-бизнеса и продюсирования. Они помогут вам избежать распространенных ошибок, потери денег и времени. Помогут найти нужных людей и научиться многим секретам, которые бережно охраняются московским шоу-бизнесом...