Кэтрин Сэнтер - Счастье для начинающих [litres]

– Он забрал у тебя букет?

– А год спустя моя теперь уже бывшая лучшая подруга случайно забеременела, и потому они решили пожениться. В девятнадцать. Она ради него приняла иудаизм. Все думали, что они испортили себе жизнь, но они все еще вместе. Он – бухгалтер, и у них двое детей. Не знаю, значит ли это, что они счастливы, но надо полагать, что они не менее несчастны, чем кто-либо еще. Во всяком случае, на Фейсбуке они смотрятся счастливыми.

Джейк закрыл глаза.

– Все смотрятся счастливыми на Фейсбуке.

– Я с ним девственность потеряла, знаешь ли.

Джейк открыл глаза, чтобы посмотреть на меня.

– Самое смешное, что его мама работала на Американскую федерацию планирования семьи, – продолжала я. – У него была коробка презервативов, и мы заполняли их… ну как шары водой, просто для забавы…

Передо мной возникло воспоминание о той ночи – столько лет прошло, а оно такое яркое.

– Потом забрались в кровать и… ну, само собой как-то произошло. Мы понятия не имели, что делаем. У него на потолке был плакат «Битлз». Помню, у меня было такое ощущение, что они за нами наблюдают.

– Которого диска плакат? – поинтересовался Джейк.

– «Сержанта Пеппера».

Джейк улыбнулся:

– Что, разумеется, разожгло в тебе фетишистскую страсть к уличным маршевым оркестрам.

– Разумеется, – кивнула я. – Марширующие оркестры и усы, как у моржа.

Джейк огладил бороду.

Хорошо было вспомнить ту ночь теперь, ввиду надвигающейся бар-мицвы: я и не знала, что так нежно храню это воспоминание. Забавно было. Мы были друзьями. Я подозревала, что немногие женщины с такой нежностью вспоминают свой первый раз, и тут же решила, что всегда буду благодарна за эту одну ночь.

– Его мама работала на Американскую федерацию планирования семьи, а твоя подружка все равно забеременела?

Я глянула на него искоса.

– Ага.

– Он был идиотом.

– Да нет, просто сбой где-то случился.

– Не потому, что она забеременела. А потому что вообще тебе изменил.

Услышать это было на удивление приятно. Я повернулась, чтобы встретиться глазами с Джейком.

– Спасибо.

– Любой, кто принимает подобную удачу как должное, заслуживает того, что получит.

Я потерла глаза.

– Он получил, что он хотел.

Но Джейк покачал головой:

– Ну уж нет.

Я нахмурилась:

– Что значит – ну уж нет?

Джейк пожал плечами.

– Ведь ты из таких.

– Каких таких?

– После кого не оправишься.

Я отвела взгляд.

А Джейк – нет.

– И теперь он пригласил тебя на бар-мицву незаконнорожденного.

– Сомневаюсь, что сейчас вообще говорят «незаконнорожденный».

– Ты знаешь, о чем я.

– Сомневаюсь, что младенца можно технически считать незаконнорожденным, пусть брак и был вынужденным.

– И ты согласилась пойти.

Я кивнула.

– И сразу же пожалела.

– Почему?

– Потому что теперь придется пойти.

Джейк бросил на меня долгий, оценивающий взгляд.

– Ты еще удивишь себя и прекрасно проведешь время, – объявил он. – Хочешь, поспорим, что ты ледяную скульптуру украдешь?

– Все, что я хочу, – возразила я, – это вернуться к Джи-Джи, смотреть глупое кино по телику, и принимать душ по три раза в день, и есть мороженое прямо из упаковки. Мне совсем не улыбается надевать каблуки, спандекс или лифчик на косточках.

Джейк зевнул.

– Соболезную, сестра.

Я тоже зевнула. Мы слишком заболтались. Я и не заметила, как вызванный лосем прилив адреналина рассеялся, и к тому времени, когда до меня дошло, как сильно я устала, я уже перешла за грань усталости, прямо-таки засыпала. Я глянула на Джейка, глаза у меня слипались.

– Может, слишком много информации о моем нижнем белье.

– Такой информации много не бывает, – откликнулся он, закрывая глаза.

Я снова зевнула и поглубже забралась в спальник, думая о том, что очень, очень не хочу идти на ту бар-мицву.

– Поехали со мной в Байху, – предложил вдруг Джейк, точно прочел мои мысли. – Это будет убедительное оправдание.

– Отличная мысль, – откликнулась я, проваливаясь в сон. «Извините. Все-таки не получится. У серых китов сейчас время телиться».

Второй день нашего Соло обернулся настолько же легким, насколько первый – тяжелым.

Пока мы собирали лагерь поутру, нам стало очевидно, что поставили мы его посреди прямо-таки лежбища сохатых. Повсюду вокруг нас виднелись пятна вытоптанной и примятой травы. Мы провели ночь в окружении спящих зверюг размером с летающую тарелку. Но теперь их и след простыл.

– Ранние пташки, – вынес вердикт Флэш, оглядываясь по сторонам.

Доси с Джейком объявили лидером меня, и Флэш не стал спорить.

– Веди нас назад в стойло, Гоп-Стоп, – сказал он, когда мы застегнули ремни рюкзаков.

И так я привела всех назад. Проще простого. Полезно держать карту нужной стороной вверх. Но вслух я этого не сказала. Кстати пришлось и то, что я обладала волшебным, совершенно бесполезным в реальном мире умением читать карты. Я вела нас с полной уверенностью. Мы держались тропы, мы держались все вместе, и единственное мелкое затруднение возникло в самом начале перехода, когда пришлось пересечь тот хлипкий мост – что Джейку в его прикрученных скотчем очках далось тяжелее, чем остальным. Мост скрипел и раскачивался, и бессчетное количество раз у меня сердце уходило в пятки, пока мы не перебрались благополучно на другую сторону.

Вернулись мы первыми, и, когда рассказали Беккету о наших приключениях, он покачал головой.

– Ушам своим не верю, ребята. Из вас что, вообще никто не слушал? – А потом добавил: – Кроме Бедовой Джейн?

Я ничего не могла с собой поделать. Сложив пальцы пистолетом, я сдула с воображаемого дула воображаемый дымок.

Как выяснилось, у каждой группы был свой рассказ о «соприкосновении со смертью». Группа Печеньки видела медведя, пережила нашествие комаров и подвернутое колено. Группу Уинди унесло течением при переходе через вздувшуюся реку, в результате все пару раз почти утонули, делали искусственное дыхание и пережили гипотермию. Задним числом казалось чудом, что мы все еще живы – если, конечно, предположить, что Хью выжил.

Никто вслух пока такого не говорил, но когда Соло остались позади, ничто уже не могло отвлечь нас от очевидного: это наша последняя ночь. Горьковато-сладкое ощущение, обостренное противоположными чувствами. Всем нам, включая меня, одинаково остро хотелось вернуться домой и остаться. Тем вечером мы без конца говорили о том, к чему нам не терпится вернуться (пицца, картошка фри, телевизор, душ, туалетная бумага), и о том, чего никогда больше не желаем делать (есть сухие восстановленные овощи и каши, рыть ямку для туалета, тащить взрослого парня три мили по лесу). Но это была чрезмерно громкая, чрезмерно бурная болтовня – попытка отогнать печаль, настойчиво делая вид, что тебе наплевать.