Владислав Погадаев - Линия жизни

С каким настроением возвращался домой, в нашу барачную десятиметровку, объяснять не буду, и без слов понятно – эмоции захлёстывали. Я представлял, как сообщу эту невероятную новость своим, как обрадуется и будет гордиться мной бабуля! Я – настоящий мужик, который может обеспечить семье нормальные условия жизни. Особенно радовался за бабушку, которой больше не придётся спать на раскладушке посреди комнаты!

Сдав сессию, появился на работе. Третьяков при встрече в глаза старался не смотреть.

Вскоре выдали ордер на новую жилплощадь – радости не было предела, вот только бабуле становилось всё хуже, она сдавала прямо на глазах: даже с раскладушки уже вставала с трудом. Тут на помощь пришла Ляля, которая в то время работала в городском тубдиспансере, и бабулю на время переезда пристроили в стационар.

В двадцатых числах февраля семьдесят пятого года забили грузовой троллейбус различными приспособлениями и запчастями и поехали осваивать новое депо, а вечером на этом же троллейбусе перевезли наши нехитрые пожитки. В течение недели докупили всё необходимое и вместе с братьями обставили квартиру.

В марте я забрал бабушку из больницы и на руках – лифт не работал – поднял на седьмой этаж. Увидав это великолепие: две комнаты, кухню, ванную, туалет – всё своё – бабуля приободрилась, болезни и немощи на время отступили, но с приходом тёплых дней ей снова стало хуже: бабушка уже с трудом вставала с постели, а двадцать первого мая умерла. Умирала спокойно, будто стараясь не обременять нас.

На душе было пусто: ушёл самый дорогой мне человек. Со временем боль потери притупилась, но пришло осознание того, сколько бед и невзгод перенесла бабуля со мной и ради меня. Если б не она, меня давно бы уж не было на этом свете. Не стало моего ангела-хранителя. Видимо, она посчитала свою земную миссию выполненной: любимый внук жив и здоров, женат, растит сына, учится в институте; на работе его ценят, вон какую квартиру дали – живи да радуйся!

На тот момент бабушке было почти восемьдесят восемь лет, без пяти месяцев, так что сбылось предсказание цыганки, которая нагадала, что бабушка доживёт до восьмидесяти семи лет и умрёт на Пасху. Так и произошло. Пасха в тот год была четвёртого мая, и пасхальные торжества продолжались до тринадцатого июня.

Семьдесят пятый год, несмотря на радость от получения квартиры, был для меня, в принципе, тяжёлым годом. С первого апреля обрело юридический статус Орджоникидзевское троллейбусное депо, куда я был принят мастером, а через месяц повышен до старшего мастера или, по-другому, начальника участка. Распорядок дня был следующий: в семь утра я на работе, после окончания смены – в институте, после окончания учебы – снова на работе. Домой добирался только к часу ночи.

Такое положение вещей вполне объяснимо. Орджоникидзевский – район индустриальный. Уралмаш, завод имени Калинина, Турбомоторный, Электроаппарат, завод пластмасс отбирали лучшие кадры, поскольку могли предложить рабочим более выгодные условия: зарплата, премия, жильё, не считая ведомственных поликлиник, профилакториев, детских садов и пионерских лагерей. Нам же доставались работники, отсеянные с этих промышленных гигантов: с низкой квалификацией или имеющие проблемы с алкоголем,. Понятно, что работать с высокой эффективностью они не могли – приходилось помогать и одновременно обучать, ведь я отвечал за утренний выпуск троллейбусов на линию. А троллейбусы эти нам передали из Октябрьского депо. Ясно, что они собой представляли: отдавали, что похуже.

Кроме того, много сил ушло на запуск депо, нам же сдали голые стены: в смотровых канавах не было ни одного домкрата, не был запущен ни один станок, поэтому все работники, не считаясь со временем, устраняли недоделки и доводили депо до ума своими силами. Впрочем, так запускались все предприятия: главным было в срок, а ещё лучше досрочно сдать объект на бумаге – отчитаться о выполнении социалистических обязательств – отсюда и соответствующее материальное вознаграждение. Кстати, опять же возвращаясь в наши дни, и сегодня многие объекты, финансируемые за счёт бюджета, сдаются в два этапа: формально-торжественно, с разрезанием ленточки, и фактически – после устранения недоделок.

Этот год оказался для меня напряжённым ещё и потому, что сразу после летней сессии я вышел на защиту диплома, которая была назначена на март семьдесят шестого. Темп жизни был сумасшедшим: ни одного выходного дня, и я сломался – в ноябре оказался в отделении гематологии на улице Блюхера.

Диагноз «геморрагический васкулит» был мне поставлен уже несколько лет назад; первые проявления отмечались ещё в колонии: на теле появлялись мелкоточечные высыпания, сопровождаемые слабостью и быстрой утомляемостью. Возможно, спусковым крючком заболевания послужило отравление фенол-формальдегидами, возможно – стрессовая ситуация. Впоследствии такие высыпания периодически появлялись и через некоторое время исчезали самостоятельно: молодой крепкий организм преодолевал болезнь. Но в этот раз всё было намного серьёзнее.

До обеда я ещё мог работать, а после полудня буквально валился с ног от изнеможения. Всё тело было покрыто мелкими кровоподтёками, которые сливались между собой в бляшки, началось внутреннее кровотечение. Тут я опять вспомнил пророчество цыганки, которая предсказала, что я вряд ли доживу до тридцати лет, а ведь до указанного срока мне оставалось всего девять месяцев!

Но, видимо, бабуля и с того света продолжала молить за меня Господа: три месяца врачи боролись за мою жизнь и, наконец, я начал выкарабкиваться. В эти месяцы я находился на бюллетене, но все больничные листы, за исключением первого – из стационара – остались в ящике рабочего стола. Я приходил в депо, потому что считал, что должен отрабатывать полученную квартиру.

Получилось так. Отлежав в стационаре больше месяца, я выписался и пришёл домой к Геннадию Александровичу – доложиться. Сычёв был хмур и обижен:

– Вадим Михалыч, ну, ты же приходил домой из больницы, – я, действительно, раз в неделю приходил помыться, – мог бы и на работу заглянуть…

Оказалось, что большая часть машин, требующих ремонта, решением главного инженера Хруслова снята с линии и стоит вдоль забора, а план утреннего выпуска троллейбусов не выполняется.

Наутро я был в депо.

На «скамейке запасных» сидели безлошадные водители и обсуждали условия забастовки: во время простоя им платили лишь минимальную заработную плату. Неисправные троллейбусы ровными рядами стояли вдоль забора.

Проанализировав записи в журнале учёта неисправностей, я выяснил, что основная причина выбраковки – сломанные рессоры. Надо отдать должное: Сергей Иванович Хруслов чётко выполнял инструкции по эксплуатации подвижного состава, а согласно этим инструкциям троллейбус, у которого сломан хотя бы один рессорный лист, не должен выпускаться на линию, ведь речь шла о безопасности пассажиров.