Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

С большим трудом мы уговорили его приходить по крайней мере вместе с другими на занятия, смотреть и слушать, что там делают. Я надеялся, что пример других встряхнет и его.

Но дело обернулось иначе.

Он напряженно слушал мои объяснения, следил глазами за движением руки с мелком по классной доске, скашивая глаза, смотрел, как сидящие рядом с ним взрослые люди упорно водят карандашами по бумаге. Время от времени он кивал головой, думая неизвестно о чем. Наконец он вставал и уходил, ни разу не взяв в руки карандаша, не проявив никакого желания выучиться читать и писать.

Эта история начинала меня раздражать. Все чаще приходило в голову, что мне так и не удастся научить этого человека азбуке, и это огорчало меня. Лепэдату нравился мне, и я никак не мог примириться с мыслью, что он останется неграмотным из-за моего неумения справиться с его упрямством. Я должен вновь и вновь настаивать на своем.

Во время урока я подходил к нему и спрашивал его тем же тоном, каким спрашивал других:

— Ну, как дела?

Он поднимал на меня свои удивительно ясные голубые глаза, застенчиво улыбался и отвечал, пожимая плечами:

— Хорошо! Все хорошо учатся.

— Они-то учатся, а вы?

— Не под силу мне! — и он опускал глаза.

— Но ведь другим же под силу!

— Они другое дело! А вот я… — И он вздыхал и прибавлял еле слышно: — Я туп!

Так прошло около трех недель. Каждый из учащихся знал уже пять-шесть букв, связывал из них слова, по-детски радуясь своим успехам, горя нетерпением перейти к новым буквам. А Маноил Лепэдату как будто застыл в своем упорстве.

Ему тоже выдали тетрадь и карандаш, но он никогда не приносил их с собой. Я решил пристыдить его: положил перед ним другую тетрадь и вложил ему в руки карандаш.

— Попробуйте! — сказал я. — Это совсем легко. Вот так. Проведите линию, а потом еще и еще одну.

Его лицо осветилось улыбкой.

— Славный вы человек, товарищ учитель! Очень хороший. Только зря вы тратите время на меня. Не по мне эта учеба!

— А вы попробуйте. Другие тоже ничего не знали, а вы же видите, как у них дело пошло. Вы приходите сюда каждый вечер, разве вам не хочется стать грамотным? Как вы можете сидеть здесь сложа руки?

— Мне нравится здесь. Я рад за них, рад, что они учатся грамоте.

— Учитесь и вы!

— Не могу!

Раза два я не сдержался и, повысив голос, упрекнул его:

— Вы, видно, не хотите учиться! Да, да, вы не хотите учиться. В этом все дело!

Он не сразу ответил и помрачнел. Отвернув глаза и крепко сжав руки, он с трудом выдавил из себя:

— Эх, и еще как бы хотел я учиться… только не по мне учеба. И когда мальчишкой был, тоже учеба впрок не шла. Был глуп и туп. А теперь… Нет уж, напрасно все это…

— Только бы вам захотеть по-настоящему, дело пошло бы на лад.

Он не ответил мне, лишь махнул безнадежно рукой.

Рядом с ним, на той же скамье, сидел его самый близкий друг, конюх Ион Павел. Он был моложе Маноила, небольшого роста и с преждевременно постаревшим от тяжелой жизни лицом. Умный и сметливый, он был лучшим моим учеником. Я попросил его помочь мне. Он не задумываясь согласился, так как Маноил был ему ближе родного брата. Наша хитрость была очень простой, и маленькие барсучьи глаза Иона Павела заблестели от удовольствия при мысли, что мы обманем Маноила ему же на пользу.

Мы задумали разбудить в нем самолюбие, показать ему, как вчера еще неграмотные люди читают самые трудные тексты: газеты, сказки. И Ион Павел, работавший в госхозе под началом Маноила Лепэдату, больше всех подходил для этой цели. Чтобы не ударить лицом в грязь, Ион Павел усердно готовился, в свободное время приходил ко мне домой и два-три раза прочитывал выбранный нами текст.

Но наша хитрость оказалась напрасной. С радостным изумлением на лице Маноил Лепэдату слушал, как его друг, слог за слогом, растягивая гласные, спотыкаясь на незнакомых словах, но все же не срываясь, прочитал до конца коротенький рассказ о курице, высидевшей утенка. А когда его друг дочитал, он воскликнул с радостной улыбкой ребенка, наконец получившего долгожданную игрушку:

— Ай да Ион! Молодец! Здорово у тебя получается! И рад же я за тебя!..

И, еще раз отклонив все наши попытки убедить его, что и он в состоянии научиться читать, добавил с приветливой улыбкой:

— И здорово же ты соображаешь, Ион!

Я уже начал отчаиваться, но тут мне пришла в голову новая хитрость. Я написал длинную корреспонденцию в местную газету, рассказав об этом случае. К нам приехал работник газеты, который терпеливо и тщательно проверил все, что я написал. В результате этого посещения появился очерк, где он очень тепло отзывался об этом человеке, подлинном мастере своего дела.

Маноил Лепэдату внимательно прослушал очерк, безучастно взглянул на свой портрет, помещенный в газете, и сказал:

— Писать-то он умеет. Но стоило ли об этом писать! Подумаешь, великое чудо — выращивать добрых коней!..

На некоторое время я оставил его в покое, но, когда он, как всегда застенчиво, заходил в класс, я смотрел на него в упор, притворяясь сердитым. Он отвечал мне кротким, как бы извиняющимся взглядом и опять садился на свое место на последней скамье.

Один из моих друзей, работавший учителем в соседнем селе, посоветовал мне в порядке опыта заниматься с ним отдельно.

— Может быть, он стесняется других. Такие случаи уже бывали…

Тогда я пригласил его к себе домой. Карандаша он и тронуть не захотел, так что мне ничего другого не оставалось делать, как читать ему вслух.

Сначала я прочитал ему народные песни, собранные Александри [22] Василе Александри (1821—1890) — один из крупнейших поэтов Румынии. . Они ему понравились. Некоторые из них он попросил меня прочитать вновь. Отдельные строфы он повторял шепотом, очарованный их звучанием. Он спросил, не знаю ли я их мелодии. Я не знал.

— Жаль! — вздохнул он и задумался.

Так мы встречались с ним почти каждый вечер. Эти встречи стали привычными. Заметно было, что они доставляют ему какое-то особое удовольствие. Он радовался, знакомясь с новым, неизвестным ему до сих пор и в то же время чудесным миром книг. Но по-прежнему он оставался во власти какой-то легкой печали, выражавшейся лишь в грустной улыбке, во взгляде, каким он прощался со мной.

Как-то вечером я прочитал ему «Миорицу» [23] Название народной баллады, записанной и обработанной В. Александри. . Увлеченный музыкой стихов, я не обращал внимания на Маноила. Закончив чтение, я поднял глаза и увидел, что он, ничуть не стыдясь, вытирает струящиеся по щекам слезы. Тихим шепотом он повторял:

— Ты, овечка серая, серая, белая, что ты все блеешь?.. — Гм! Вещая овечка!

И попросил меня еще раз прочитать эти стихи. Тихим, густым шепотом повторял он их за мной до самого конца баллады. Время от времени его шепот прерывался глубоким всхлипыванием. Когда я умолк, он уже успокоился и прошептал, как бы извиняясь за свою слабость: