Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

Быстрым шагом он поднялся на холм, где стояла группа березок, чуть шелестевших мелкими бледно-зелеными листьями. В своем весеннем уборе они походили на невинных девушек. Ион увидел впереди несколько группок людей, собравшихся вокруг шести-семи плугов. Крестьяне стояли напряженные, уперев руки в бока или скрестив их на груди, и смотрели прямо перед собой. Их кони махали хвостами, перебирая губами молоденькие нежные веточки березы. Быки с равнодушным видом жевали жвачку, словно понимая, что их хозяева не торопятся, и теперь им ничего другого не остается делать.

— Почему вы не начинаете, люди добрые? — спросил Ион, приблизившись к первому плугу, но и без ответа догадался, в чем дело. На опушке березняка, омрачая красоту картины утра, как само воплощение ненависти, в кожаной куртке, в шляпе, надвинутой на глаза, и в сапогах стоял Георге Котун, неподвижный и одинокий, точно волк, вышедший на охоту за людьми. Управляющего боялись больше, чем барина. Он пришел сюда с ночи охранять свою землю и встал перед крестьянами. Они косились на него, видели ружье у него на плече и не решались приступать к пахоте. Ион сразу все понял и улыбнулся. Уверенно, как хозяин, который спешит выполнить неотложное дело, он шагнул вперед и, набрав полную грудь воздуха, взялся руками за ручки плуга. Дерево их было влажное и холодное.

— Эй, давай! — подал он знак усатому крестьянину в залатанной сермяге, который смотрел на него холодно и настороженно, словно не понимая, что Ион хочет делать. Однако крестьянин все же взял бич, слегка взмахнул, но не ударил быков, а стал понукать их, натянув вожжи:

— Хэээйссс!..

Волы покачнулись и шагнули в ногу, колеса тонко скрипнули и начали медленно вращаться.

— Хэээйссс!

Ион вонзил лемех в землю, и, приноравливаясь к движению волов, налег всей силой на ручки плуга. Черная борозда стлалась прямо под его ногами. Над быками покачивались прозрачные полоски тумана. Пласты земли отделялись с треском, напоминающим звук ломающегося хвороста. Запах гнилых трав смешивался с запахом бычьего пара и кисловатым запахом взрытой плугом земли. Где-то вдалеке пел жаворонок. На пруду, в долине, квакали проснувшиеся ни свет ни заря лягушки, и синеватое покрывало утреннего рассвета постепенно светлело, разрываясь на длинные розоватые ленты. Однако Ион Хуцуля ничего этого не видел: не смотрел он ни на небо, ни вперед, ни назад, — лишь на то место, куда ступал, и взгляд его скользил по черной ленте борозды, которая все удлинялась, увлекая его за собой и одурманивая своим монотонным разматыванием.

Внезапный треск ружейного выстрела сухо прорезал сырой, мглистый утренний воздух, и Ион упал на колени лицом в мягкую холодную землю как раз в тог момент, когда солнце показалось из-за гребня холма, залив всю долину пурпурно-красным, кровавым светом.

Когда Ион открыл глаза, другой свет, резкий, белый, ослепил его. Ион зажмурился. Через некоторое время он снова испуганно открыл глаза, быстро заморгал, посмотрел на женщину, одетую во все белое, обвел взглядом кровати с лежавшими на них людьми, увидел оранжевые блики, дрожавшие на гладком полу, круглые стенные часы и захотел приподняться. Но сразу же тысячи ножей вонзились в его тело, и Ион со стоном упал обратно на подушку.

— Лежите спокойно! Спокойно! — послышался тонкий женский голос, и в его голове вдруг возник вопрос: «Где я? Что со мною?» Боль жгла ему сердце. У него страшно болела грудь и голова, которая к тому же казалась страшно тяжелой; такими же тяжелыми стали и руки и ноги.

— Где это я? — выговорил он чуть слышно и облизал сухие губы.

— Не беспокойтесь! — снова услышал он тот же мягкий голос. — Ничего страшного нет. Теперь вы уже спасены…

«От чего это я спасен?» — промелькнуло у него в мозгу. Он силился вспомнить, как попал сюда. Теперь он уже знал, где находится, но не понимал, отчего так болит у него грудь, точно просверленная насквозь огромным буравом, и почему он чувствует такую слабость, какой никогда раньше не испытывал. Мысли с бешеной скоростью проносились у него в голове. Неизвестно почему, Ион вдруг вспомнил шелковый платок, и мысль стала цепляться за это воспоминание, как будто от него зависело все. Отрывочные картины, стертые, затуманенные, стали проплывать одна за другой перед, глазами Иона… Руксандра… Михай… Алеку Лазу… Худое, озабоченное лицо, лицо Георге Булиги… Ночь… Свет в окнах домов… Тени на улицах… Высокие деревянные ступени… дверь, из-под которой пробивается полоска света, — и вдруг призрачно-белое, колючее, искаженное злобой лицо…

«Георге Котун!»

Ион услыхал сухой треск, как удар молотка, в ушах зазвенело, и он снова полетел в черную бездонную пропасть…

«Он выстрелил в меня!» — в тот же миг мелькнула мысль, и он до крови прикусил себе губу. В висках стучало, голова была словно зажата железными тисками. Сердце сильно колотилось в груди, казалось вот-вот разорвет ее. Именно в этот момент он снова почувствовал, что у него в груди есть сердце, и с его губ чуть не сорвался крик: «Я жив!» Он припомнил даже слова угрозы, брошенные сквозь стиснутые зубы: «Попробуй только притронуться к моей земле — и я тебя прикончу, слышишь?» — и свой насмешливый ответ: «Смотри не испугай меня, господин Котун! Лучше отправляйся-ка ты спать». И вслед за этим всплыл мучительный вопрос, который не давал ему покоя в ту ночь: «Кто? Кто мог ему сказать? Кто предал меня?» Сердце Иона наполнилось чем-то горьким, как желчь. Он скрипнул зубами.

— Болит? — быстро спросила сестра и коснулась мягкой прохладной рукой лба Иона.

Ион сделал отрицательный жест и, открыв глаза, внимательно посмотрел на сестру. Она была молоденькая, почти подросток, и глаза у нее были ясные, небесно-голубые. Их ласковый, дружелюбный взгляд сильно напоминал взгляд Руксандры, только глаза Руксандры изливали другой свет, дурманящий и наполнявший душу сладостной отрадой.

— Если вы чувствуете себя лучше, то, может быть, разрешите привести к вам вашего брата… Он с самого утра сидит в приемной.

— Михай! Он здесь?

— Да. Он привез вас на телеге в больницу и с тех пор никуда не уходил. Ждет, хочет узнать о вашем самочувствии.

— Позовите его, сестра.

Михай вошел тихо, на цыпочках ступая вслед за сестрой. Лицо у него осунулось, взгляд блуждал. Когда он подошел к кровати, Ион заметил, что руки Михая дрожат. «Как он беспокоится за меня! — подумал Ион и пожалел о споре, который произошел у них накануне того события. — Ведь кровь не вода. Он все-таки мой брат, бедняга…» Михай был так смущен, что не мог вымолвить ни слова. Сестра постаралась успокоить его, сообщив, что ничего страшного нет: опасность уже миновала — и привела слова профессора: «Счастье этого богатыря, что пуля прошла у него около сердца и только продырявила легкое, а то бы его не довезли». Михай слушал все это, опустив голову, уставившись в пол. Когда сестра замолчала, он украдкой взглянул на больного и спросил шепотом, словно боялся усугубить его страдания: